Основатель «Практики» — о будущем и настоящем театра, своих прошлых нынешних проектах и особенностях городской культуры
Столичный театр «Практика» в октябре отмечает свое 10-летие. Накануне празднования ТеатрALL отправился к его основателю Эдуарду Боякову, чтобы поговорить о прошлом, настоящем и будущем площадки и города, в котором она существует. А также о других городах, где у Боякова получилось — или не получилось — провести культурную революцию.
К моменту создания «Практики» Эдуард Бояков был в театральных кругах известным человеком — за 8 лет до того он принял основополагающее участие в организации первой в современной России театральная премия «Золотая маска», был продюсером множества спектаклей и проектов. За десять лет жизни «Практики» он тоже успел немало — запустить эту, одну из главных для современного театра и драматургии площадок, выпустить несколько спектаклей в качестве режиссера, оставить созданный им театра, передав управление своему соратнику Ивану Вырыпаеву, основать новый «Политеатр», принять живейшее участие в культурной революции в Перми, а также несколько лет проработать на посту ректора Воронежской академии искусств и, уже в нынешнем году, сделать спектакль для праздника компании «Норникель». В разговоре с ТеатрALL Бояков рассказал о своих бывших и нынешних проектах, городах, в которых ему довелось поработать за эти 10 лет, а также о том, каким он видит себе будущее созданного им театра.
О себе
Мой принцип прост – делать большие и новые проекты. Вообще то это один из главных принципом всякого художника. Нельзя начинать творческий акт с осознания своей никчемности, вторичности по сравнению с Микеланджело или скажем Эйзенштейном. Поэтому я пытаюсь делать то, что никто до меня не делал. Фестиваль «Золотая маска», появившийся в 1996 году, был поперек той реальности — ни гастролей, ни какого-то театрального обмена тогда не было. Работа с Гергиевым и Дмитрием Черняковым в Мариинке над «Китежем» –тоже была абсолютной новацией. А сейчас всем очевидно, что с этого спектакля началась новая эпоха в музыкальной режиссуре в России. Работа с Петром Поспеловым, Николаевым, Юсуповой, Гайворонским, Десятниковым, Крамером, Александром Бродским над «Царем Демьяном» в Мариинке — это тоже была новость. До этой постановки ни один большой театр в новой России не заказывал композитору и либреттисту новых опер; мы были первыми после «Мертвых душ» Родиона Щедрина. Потом был фестиваль «Новая Драма», потом Сорокин и Десятников в Большом театре, потом Пасхальный фестиваль с Гергиевым, потом театр Практика, серия постановок Человек.док, поэтические спектакли – это все новации, безусловно. Я не хвастаюсь, я просто объясняю принцип. Это необходимо для рефлексии, для понимания своего пути. И для правильного выбора следующего шага. Но говорить публично об этом можно только задним числом. Вот сейчас я запускаю новый большой проект. Но было бы глупо анонсировать его уникальность, можно говорить только о теме, о подходах, да и то не сразу. Проект должен оказаться уникальным. Это должно стать новостью не только для публики, но, в какой-то мере, и для самого художника. Это очень важный момент. Я говорю с вами – и не знаю каков будет мой следующий результат. Если я буду пытаться «соответствовать» — то все, катастрофа. Каждый раз – чистый лист, каждый раз - попытка чего-то нового и большого. Того, что поможет спасти мир. Какие еще у художника могут быть цели, простите за пафос.
О спектакле на юбилее компании «Норникеля»
Для меня это был вызов – я никогда в жизни не делал корпоративов. Собственно, когда мы сели в начале нынешнего лета договариваться с Норникелем, я сразу об этом предупредил. Одна из немногих компаний в российской экономике, влияющих на глобальную экономику, решила творчески подойти к своему 80-летнему юбилею. Вместо того, чтобы в очередной раз привозить западную поп-звезду, они решили сделать оригинальный спектакль по документальному материалу и обратились к нам. За два месяца мы с Ирой Михайловской, Володей Забалуевым, Алисой Меликовой написали пьесу, собрали актерскую команду мечты – Валентин Гафт, Андрей Мерзликин, Алексей Кравченко, Анатолий Белый, Екатерина Гусева, Юлия Волкова, Вера Полозкова, сделали сложнейшие декорации, пригласили в команду ансамбль старинной музыки «Opus Posth» Татьяны Гринденко, Лену Кауфман, «Силу Света», хор Сретенского монастыря и сыграли спектакль в Колонном зале Дома Союзов. Это невероятные темпы и сроки. Но кажется получилось что-то стоящее, высказывание про три века попыток освоить эту северную землю, про людские жертвы и подвиги. Мы это все сняли на десяток камер, будем теперь монтировать и, может, показывать.
О театре «Практика»
«Практика» если не воспитала, то представила целое поколение артистов, режиссеров, художников… Ну и драматургов конечно. Это важный аспект программной политики этого театра. Мы рисковали с десятком авторов, у которых не было в послужном списке спектаклей в гостеатрах, мы внедряли поэтические форматы, несмотря на возражения и сомнения. Мы первыми поставили пьесы Вячеслава Дурненкова, Михаила Дурненкова, Юрия Клавдиева, Ивана Вырыпаева, Игоря Симонова, Виктории Никифоровой, Дениса Ретрова, Сергея Медведева, Ольги Погодиной-Кузьминой, Любы Стрижак, Павла Пряжко и других — мы помогли кому-то из них прийти в кино, кому-то стать звездами. Мы воспитали совершенно удивительную публику, по-моему самую современную и продвинутую в Москве. Ну и конечно очень важно, что мы строили культурный центр. С йогой, киноклубом, выставками, дискуссиями. Было мнение, что если театр хорош, то хороший кофе иметь ему необязательно, достаточно растворимого в пластиковом стаканчике – так вот мы были едва ли не первые, кто решил, что это должно быть не так. Кирилл Серебренников сказал мне однажды: «Вы же вообще начали все то, что мы пытаемся сегодня продолжать». Другое дело – куда это сегодня все продолжается …
«Практика» и три года назад, когда я передал театр Ивану Вырыпаеву, и сейчас остается театром, с которым сложно кого-то в Москве поставить рядом. За это время театр точно не стал хуже. Внятность, четкость, структурность работы — все это никуда не делось. Показатели по продажам билетов — выдающиеся. Это театр мощный и живой, не порубивший своих корней. У него конечно могли быть неудачи, но у него такой запас цельности и прочности, что даже неудачи ему идут на пользу, в опыт, в копилку.
Во всем, что делает Вырыпаев, есть своя правда, своя внутренняя логика. В те годы, когда он руководил театром, я старался даже не заходить туда — просто чтобы не будоражить никакие энергии, дать Ване спокойно работать, дать ему перекодировать театр, что ли. И у них это получилось — изменилась визуальная среда, фирменный стиль, дизайн интерьера. И это большая удача не только Вырыпаева, но и директора театра — Юрия Милютина.
Чтобы участвовать в жизни «Практики» сейчас, когда я вернулся в Москву, мне необязательно класть туда трудовую книжку. Я буду там присутствовать. После того, как Иван решил отойти от единоличного руководства театром, создается новая управленческая модель. В театре появится художественный (иногда мы называем продюсерский) совет, состоящий из меня, Вырыпаева и Виктора Алферова, постановщика наших многих спектаклей. Мы хотим показать, что художественное руководство театром может быть коллегиальным, а политика театра может быть плавной, последовательной. Вообще без Вырыпаева этот театр сложно представить, да и сам Иван мне обещал, что «Практику» он не бросит.
О «Золотой маске» и культурной политике
Я оказываюсь в щекотливой ситуации - ругать премию и фестиваль, то есть институцию, в основании которой я принимал участие, мне не пристало. Никакую травлю я поддерживать не буду. Но не могу не отметить, что принципы — например, принцип исключения конфликта интересов — стал часто нарушаться. Само понятие конкурса девальвируется. Мне кажется, что «Золотая Маска» своей экстенсивностью, конъюнктурностью сама и создала возможности для нынешней кампании против нее. Когда премию «За честь и достоинство» получает десяток людей — то это самоубийство для премии. Неужели не понятно, что после этого придет уже сотня и скажет — нам тоже надо, а то мы вас уволим. Далеко не всегда можно понять, почему спектакль оказался в той или иной номинации. Вот например «Петр и Феврония Муромские» — прекрасный спектакль театра «Практика», решенный в совершенно классической традиции драматического спектакля. Почему он получил «маску» в номинации «Эксперимент»? Потому что он про святых?
А вообще мы сегодня имеем дело с естественным процессом перенастройки культурного поля, одни элиты и экспертные сообщества теснят другие. На примере происходящего с “Золотой маской” мы наблюдаем именно этот процесс. Он довольно болезненный, конечно. Но то, что он происходит — это… необходимость. И если этой смены не происходило раньше, то это значит, что она просто откладывалась. А вот это была нездоровая ситуация.
Такая же ситуация наблюдается сейчас и в культурной политике. Многим не нравится Мединский — самый деятельный из министров культуры последнего времени. Когда культурой правили Соколов (ректор Консерватории), а затем Александр Авдеев — они вам нравились больше? Я хочу посмотреть в глаза человеку, который скажет такое. Это же невероятное болото было. Вы можете сказать, чего они добились, работая в этом кресле? По-моему, при них никакой культурной политики не было вовсе. И вот появляется Мединский, который что-то делает, кого-то назначает, принимает решения, ошибается, понятное дело, оговаривается эмоционально, в сердцах. Появляется Сергей Капков. Два бюрократа, которые просто начали работать. Они не эксперты, но у них хватает мозгов с экспертами советоваться. И назначать правильных людей — например, Марину Лошак в ГМИИ. Отличие Мединского от других министров – в том, что он искренний. Он не циник, это точно. А то, что его взгляды расходятся со взглядами ориентированной на Запад либеральной интеллигенции – то я очень рад этому. Наша страна только начинает формировать самостоятельную идеологическую повестку, здесь еще много ошибок, глупостей и шараханий будет. Главное, что мы начали процесс самоиндентификации.
О Воронеже
Я оставлял «Практику» несколько лет назад в хорошем состоянии, как и большинство своих проектов. Решил радикально изменить свою профессиональную жизнь – связать себя с образованием. Стал ректором Воронежской академии искусств.
Это были очень полезные и наполненные два года. Но если говорить о результате, о том, добились ли мы того, чего хотели – наверное, нет. Конечно, мы много сделали, встряхнули город – но о системных сдвигах говорить нельзя. Местная элита меня съела, поборола. Впрочем, между запуском изменений и видимым эффектом всегда проходит несколько лет – так что я взял бы паузу, чтобы посмотреть с отдаления и оценить, что получилось, а что нет. Может быть, через некоторое время я смогу это сделать. Впрочем, здание в центре города, бывшее грязным и заплесневелым, теперь стоит отремонтированное и красивое. Другое дело, удержит ли его культура в своих руках.
О Перми и Пермской культурной революции
Я, наверное, опять не совпаду со многими. Ни с нытьем либеральной тусовки, которая ностальгирует и считает, что Пермский культурный проект потерпел сокрушительную неудачу. Ни с квасными патриотами, задача которых была одна – выгнать Гельмана, а дальше – хоть пруд пруди, они уже счастливы. О неудаче можно говорить, если Пермь стала бы рассадником мракобесия. Или если бы нынешняя ситуация была очевидно хуже, нежели десять лет назад. Но смотрите - в Музее современного искусства PERMM проходят интересные выставки. В Перми осталось несколько (правда мало) интересных фестивалей. В Пермской опере работает Теодор Курентзис — безусловно, один из главных дирижеров современности. В Пермь приезжают не просто выступать, но и работать солисты и постановщики мирового уровня; в Перми ставит спектакли Питер Селларс — самый известный сегодня режиссер в музыкальном театре. В приличной форме «Театр-Театр» и театр «У Моста». В итоге каждый год город получает по пять-семь «Золотых масок». В городе существует уникальный частный музей – Музей советского наива, который создали Андрей и Надежда Агишевы, это настоящая институция. Агишевы, кстати, обладатели прекрасной коллекции современного искусства, делали выставки с Катей Деготь, помогали фестивалю «Текстура», Надежда была в Попечительском совете Московской биеннале. Ну и так далее, можно продолжать список позитивных изменений. Вплоть до дизайна ресторанов…
Пермь именно сегодня получает результаты того, что мы запускали пять-шесть лет назад. Мы изменили среду в этом городе. В этом смысле Гельман победил. Ну, и я тоже (смеется)… Хотя с Гельманом перестал общаться еще в Перми…
О Москве
Мне нравится то, что происходит с городом. Москва невероятно изменилась за последние пять лет и продолжает меняться. Иногда слышно бурчание типа - в теплое время года перекопали весь город. А вы видели, как сделали Большую Дмитровку или Никитскую? Вам не нравится? За двадцать с лишним лет которые я здесь живу, не было такого обновления, как сейчас. И судя по всему, не только за двадцать... Люди, которым это все не нравится, просто не любят город. Это не честно. Перефразируя Станиславского, они любят себя в городе, а не город в себе.
Многие воют потому что их отодвинули от пирога. Плитку не так видите ли положили… Посмотрел бы я на них если бы так положили в Киеве или в Варшаве. Фоткали бы и радовались. А здесь нет, здесь надо соответствовать либерально-антипутинскому дискурсу, который цветет в некоторых кофейнях и редакциях. Ну и пусть цветет. Дай Бог, оппозиция реальная и сформируется со временем. Дай Бог, она и будет чиновников подстегивать. На самом деле плитку то действительно положили не так как в Швейцарии. Просто надо понимать, что в Швейцарии четыреста лет войны не было, а нашему государству – чуть больше двадцати. И надо быть честным. Надо видеть, что российские города, не только Москва, за последние годы очевидно похорошели. Появляются хоть какие-то проблески вкуса. Надо видеть, что получить паспорт или справку сегодня - уже не тот ужас и стресс, который ожидал тебя еще пять лет назад.
В Москве, а вместе с ней и в России, медленно, со скрипом, с постоянной вероятностью сорваться в хаос, возникает пространство смысла и стиля. Мы, художники, обязаны в этом участвовать, помогать этому процессу. И не позволять не то что себе, а рядом с собой, слова «Рашка». Вот с этим словом и с тем что за ним стоит - надо разобраться строго. Это для меня рубикон. Я готов общаться с человеком, который считает, что Крым – не наш, буду стараться его переубедить. Но я не готов общаться с тем, у кого в лексиконе есть слово «Рашка». Пусть это слово станет устаревшим. Нам надо строить, восстанавливать свою страну и свою культуру. Мы перепрыгнули из советского строя в капитализм, мы занимались экономикой, напрочь забыв о социокультурных факторах. Мы потеряли смысловое, символическое, духовное поле — именно поэтому и возникали такие уродливые явления, как «лужковская архитектура». Именно поэтому нас почти полностью захватил потребительский эгоизм. Сегодня начинает рождаться новое поле. И уже сегодня это поле, это пространство чище, чем в начале 2000-х. Тогда мы, по факту, просто стремились стать европейской провинцией. Сейчас есть хоть какая-то надежда на свой путь и свое будущее. Сейчас мы начинаем задавать вопросы самим себе. Это сложный, долгий и больной процесс. Но необходимый.
