Каждый шаг арбитражного управляющего может стать решающим – и для него, и для компании, чье банкротство он ведет. Как спасти бизнес от разорения, когда дело о несостоятельности в разгаре, как в условиях высокой ответственности и жестких рисков удается избежать серьезных последствий для своей карьеры и почему конкурсное производство может длиться десятилетиями? Об этом «Абирег» поговорил с членом ассоциации арбитражных управляющих «Центр финансового оздоровления предприятий агропромышленного комплекса» Виталием Нерезовым.
– Насколько уязвимым может быть арбитражный управляющий в сложных банкротных делах? Каким рискам он подвержен?
– Каждая процедура банкротства может стать «минным полем» для управляющего, где даже за минимальное нарушение, включая техническое, можно лишиться права на деятельность. Например, незначительный пропуск срока публикации в ЕФРСБ может закончиться дисквалификацией – крайней мерой ответственности, фактически закрывающей возможность работать в этой сфере. И это только верхушка айсберга: за деятельностью управляющего пристально следят кредиторы, работники компании, должники, прокуратура и даже Росреестр.
Распространенное среди обывателей мнение, что банкротство граждан легче и менее рискованно, чем процедуры для компаний, не выдерживает проверки реальной практикой. Громкие банкротные дела предприятий порой по сложности могут не уступить банкротству физического лица, где нередко всплывают вопросы наследства, семейные споры и даже проблемы с интеллектуальными правами. Например, в одной из моих процедур банкротства гражданина приходилось решать сразу 15 отдельных конфликтов по схожей тематике.
Риски для управляющего одинаковы в любой ситуации – будь то управление банкротством физлица или крупного нефтеперерабатывающего завода. Административная и дисциплинарная ответственность, взыскание убытков или даже уголовные дела могут угрожать специалисту вне зависимости от масштаба дела.
Несмотря на все это, арбитражные управляющие, обладающие профессионализмом, грамотной юридической поддержкой и опытом общения с ключевыми структурами – Росреестром, ФНС и судами – могут успешно минимизировать эти риски и снизить свою уязвимость. Чем выше экспертность специалиста в сфере несостоятельности, тем больше у него шансов не только справиться с процессом, но и защитить себя от претензий кредиторов.
– Влияют ли строгие правила и давление рисков на привлекательность профессии?
– Еще несколько лет назад Национальный союз профессионалов антикризисного управления (НСПАУ) предсказывал, что под давлением высоких рисков и ужесточения имущественной ответственности интерес к профессии арбитражного управляющего будет снижаться. Однако реальность демонстрирует обратное: статистика показывает стабильный рост числа специалистов в этой сфере. Сегодня в России действует 52 саморегулируемые организации арбитражных управляющих (СРО), объединяющие более 10 тысяч членов. Ежегодные прибавления в рядах арбитражных управляющих во многом обусловлены растущим числом банкротств граждан.
Тем не менее, остается открытым вопрос о реальном вкладе так называемых «пустых» управляющих – тех, кто фактически не работает в процедурах или появляется в них исключительно под конкретные проекты. Даже в условиях снижения размеров вознаграждения и роста требований к качеству работы, оттока специалистов из профессии не наблюдается.
– Перечислите топ-5 ошибок, которые допускают арбитражные управляющие при ведении должника-компании?
Ошибки и нарушения, допускаемые арбитражными управляющими, можно условно разделить на два типа. Во-первых, это формальные недочеты – технические ошибки, которые не несут прямого материального ущерба участникам процедуры банкротства, но все же нарушают законодательство. К таким относятся, например, срывы установленных сроков, ошибки в отчетности или некорректное ведение реестра требований кредиторов.
Во-вторых, есть и более серьезные, так называемые «неформальные» нарушения, которые уже приводят к реальному ущербу. Это явные ошибки или действия арбитражного управляющего, нарушающие закон, и они считаются наиболее опасными, поскольку напрямую вредят кредиторам или третьим лицам.
Среди самых распространенных нарушений на первом месте стоит бездействие управляющего в поиске и возврате имущества должника, оспаривании сомнительных сделок или взыскании дебиторской задолженности. Этот промах обходится очень дорого: за два последних года с недобросовестных управляющих в таких случаях было взыскано убытков на сумму около 1,5 млрд рублей.
Вторым ярким примером грубого нарушения можно назвать ситуацию, когда управляющий необоснованно привлекает на договорной основе сторонних специалистов для выполнения своих непосредственных обязанностей. Такие действия уже привели к возмещению убытков на сумму 207,7 млн рублей по всей стране. По закону арбитражный управляющий не вправе передавать своим полномочия кому бы то ни было.
Не менее дерзким и нередко встречающимся злоупотреблением считается утрата, уничтожение или продажа имущества должника по заниженной стоимости. Подобные действия оборачиваются серьезным ущербом для кредиторов.
На четвертом месте нарушения, касающиеся расходования денежных средств должника или их распределения между кредиторами. Такие действия зачастую носят умышленный характер. Они могут быть направлены на изменение установленной законом очередности удовлетворения требований, как текущих, так и включенных в реестр требований кредиторов.
Еще одним отдельным аспектом в списке сомнительных решений арбитражного управляющего становятся махинации на торгах. Создание препятствий для потенциальных участников или действия с аукционными процедурами по реализации имущества все чаще попадают в поле зрения антимонопольной службы, Росреестра, поскольку такие действия прямым образом ущемляют права тех, кто заинтересован в приобретении активов должника.
– По некоторым данным, порядка трети арбитражных управляющих либо заканчивают деятельность в течение года, либо дисквалифицируются, либо привлекаются к убыткам. На ваш взгляд, насколько эта статистика отражает действительность?
– Существующая статистика, на мой взгляд, значительно преувеличена. Однако в условиях нарастающей карательной политики со стороны государства и недостаточной мотивации антикризисных управляющих не исключено, что эти цифры со временем действительно могут пойти в рост.
– В каких ситуациях арбитражный управляющий может попасть под уголовную ответственность, и насколько распространены сейчас такие истории?
– Если говорить о специальных составах уголовных преступлений, применяемых к арбитражным управляющим как к субъектам в сфере банкротства, то одной из самых распространенных причин преследования является невыплата заработной платы или нарушение очередности ее погашения в рамках процедуры банкротства.
Ситуации, связанные с сокрытием имущества, передачей его третьим лицам, фальсификацией бухгалтерской или иной финансовой документации, а также с неправомерным удовлетворением требований отдельных кредиторов за счет имущества должника в ущерб другим, неизбежно приводят к возбуждению уголовного дела по статье 195 УК РФ – «Неправомерные действия при банкротстве». Причем в таких случаях размер причиненного ущерба должен превышать 3,5 млн рублей.
Кроме этого, арбитражным управляющим могут инкриминироваться такие преступления, как превышение должностных полномочий, злоупотребление ими, самоуправство, а также присвоение или растрата. Эти статьи нередко применяются к действиям управляющих в рамках их профессиональной деятельности.
– Насколько часто заводят уголовные дела о преднамеренном банкротстве?
– В своей многолетней практике я ни разу не сталкивался с фактами возбуждения уголовных дел по статье о преднамеренном банкротстве. Этот состав преступления, по сути, не применяется. Проблема в том, что сотрудники правоохранительных органов зачастую не имеют необходимых знаний о финансово-хозяйственной деятельности, что мешает им разобраться в тонкостях функционирования предприятий-должников.
Однако можно привести интересный случай из опыта моих коллег. Руководитель компании, предвидя неминуемый финансовый крах и наступающие долги, предпринял заранее спланированные действия, чтобы вывести активы из-под притязаний кредиторов. Он перерегистрировал работников и все ликвидные активы на новую компанию-дублера, перенес на нее всю клиентскую базу, товарные знаки, лицензии и патенты. В результате этого кредиторы обанкротившегося предприятия были лишены возможности вернуть свои деньги. Такой «финансовый маневр» не остался без внимания, и директор компании в итоге был привлечен к уголовной ответственности за преднамеренное банкротство.
– Сколько на вашей практике тянулось самая длинная процедура конкурсного производства?
– Длительные процессы – не редкость в практике арбитражного (банкротного) судопроизводства. Один из таких случаев касается банкротства нефтеперерабатывающего завода, расположенного в труднодоступной тайге Ханты-Мансийского автономного округа, где я был конкурсным управляющим. Процедура, длившаяся почти десятилетие, осложнялась регулярной сменой арбитражных управляющих, активным сопротивлением бывшего руководства завода, сложной структурой бизнеса, а также спецификой работы предприятия, нуждающегося в постоянном техническом обслуживании. Усиливали трудности большая численность работников и значительная удаленность от Воронежа, где я фактически нахожусь.
Самое продолжительное банкротное дело в России – процедура в отношении колхоза «Борец», которая началась еще в 2001 году и длится уже 22 года. За это время в рамках дела успели смениться почти полсотни судей, что делает это разбирательство своего рода рекордсменом.
– Почему банкротные дела так затягиваются?
– Затягивание процессов нередко связано с перегруженностью арбитражных судов. Судьи попросту не успевают оперативно решать множество споров, возникающих в рамках таких дел: оспариваются сделки, анализируются вопросы субсидиарной ответственности. Это приводит к многолетнему «буксованию» даже самых острых и масштабных дел.
– Встречались ли вам дела, в которых первопричиной банкротства компании был корпоративный конфликт?
– В данный момент я занимаюсь процедурой банкротства компании, которая на протяжении десяти лет успешно работала на рынке Поволжья, специализируясь на производстве мясных полуфабрикатов и развивая собственную сеть фирменных магазинов. Однако предприятие оказалось на грани краха из-за внутреннего корпоративного конфликта, усугубленного высокой долговой нагрузкой, значительным кассовым разрывом и борьбой за контроль над бизнесом между совладельцами.
Ключевым моментом стал 2017 год, когда между учредителями вспыхнул конфликт по поводу использования арендованного оборудования и мясоперерабатывающего цеха. Споры сопровождались разделом торговых точек, и в итоге один из совладельцев покинул компанию, инициировав конфликт касаемо выплаты действительной стоимости доли участия.
Ситуация усугубилась, когда этот участник создал в соседнем городе похожий бизнес, использовав в его основе активы, которые получил от компании в счет компенсации своей доли. В результате должник утратил значительную часть ликвидных активов, включая торговые точки и оборудование, что привело к тому, что ресурс для дальнейшего развития был окончательно исчерпан, в то время как конкурент начал набирать обороты за счет этих же активов.
– Как спасти компанию от разорения на стадии, когда дело о несостоятельности уже заведено?
– Закон о банкротстве предусматривает множество реабилитационных механизмов, которые могут стать спасательной «подушкой» для должников. Однако их реализация зависит исключительно от инициативы и финансовой поддержки собственников компании. Если бенефициар желает сохранить предприятие и вывести его из ликвидационной стадии конкурсного производства в более «мягкие» процедуры, такие как внешнее управление или мировое соглашение, он должен подтвердить свои намерения реальными действиями и ресурсами. Без гарантий – будь то деньги, инвестиции или другой способ доказательства платежеспособности –ни план внешнего управления, ни финансовый график погашения долгов, ни мировое соглашение не смогут получить одобрение кредиторов или суда.
Показателен случай из моей практики, связанный с банкротством детского оздоровительного лагеря на берегу Черного моря. В ходе финансового анализа я выявил, что в состав лагеря входит 20 объектов недвижимости, объединенных в единый имущественный комплекс. Несмотря на стадию конкурсного производства, было очевидно, что лагерь можно реанимировать. В качестве конкурсного управляющего я организовал встречи с потенциальными инвесторами, которые проявили интерес к поддержке работы лагеря.
На основе разработанной стратегии удалось привлечь платежеспособного инвестора, который выкупил у основного кредитора банка права требования к должнику по номинальной стоимости. При смене собственника инвестор добровольно взял на себя обязательства не прекращать работу детского лагеря и сохранить его деятельность в летние сезоны.
Чтобы завершить процедуру банкротства, я предложил проект мирового соглашения, который получил одобрение суда. В результате в ходе ликвидационной процедуры удалось наладить устойчивую работу детского комплекса, которому дали новый старт. Объекты недвижимости общей стоимостью почти миллиард рублей нашли надежного владельца, а лагерь был спасен от распродажи и закрытия.
