Воронежская уголовно-исполнительная система переживает заметные перемены — вместо изоляции здесь делают ставку на труд, пробацию и социальное возвращение осужденных. Заместитель начальника УФСИН России по Воронежской области Владимир Муковнин в интервью «Абирегу» рассказал, как предприятия охотно принимают бывших заключенных, почему рецидивы практически исчезли, как закон о пробации стал реальным инструментом гуманизации наказаний и какое отношение к осужденным политическим деятелям сложилось в колониях.
– Владимир Васильевич, давайте начнем с самого главного. Чем сегодня живет уголовно-исполнительная система региона и какие направления вы курируете?
– Я как замначальника управления курирую воспитательную, социальную и психологическую службу, а также направление пробации и наказания, не связанные с лишением свободы. Сегодня государство делает акцент на гуманизацию. Осужденный не должен впитывать тюремную субкультуру, а должен оставаться частью общества, трудиться и постепенно возвращаться к нормальной жизни.
– То есть речь о принудительных работах? Как это устроено на практике?
– Именно так. У нас в области шесть участков, функционирующих как исправительные центры. Фактически это общежития с кухнями, столовыми, комнатами для досуга, где люди живут, работают и не изолируются от семьи. Работают они, как правило, на предприятиях – от мебельных фабрик до заводов железобетонных изделий. Получают зарплату – от 30 до 40 тысяч рублей, за счет чего возмещают ущерб пострадавшим. Такая модель дает им шанс доказать обществу, что они способны исправиться, не проходя через колонию.
– А как работодатели относятся к бывшим осужденным? Все же есть предубеждения.
– Еще четыре года назад устроиться на работу после освобождения было очень трудно. Но сегодня ситуация изменилась. Из‑за общего кадрового дефицита бизнес активно привлекает осужденных к производству. Мы проводим ярмарки вакансий прямо в колониях: приезжают крупные холдинги, агропредприятия, даже заводы. Зарплаты достойные, в районе 80 тысяч рублей, предоставляют жилье и питание. Люди видят, что после освобождения им есть куда идти, и это снижает риск рецидива.
– Вы упомянули закон о пробации, который подписали в 2023 году. Почему он так важен?
– Этот закон стал ключевым событием последних лет. Он регулирует сопровождение осужденных на этапе выхода на свободу. Мы начинаем работать с человеком за девять месяцев до освобождения: выясняем, где он будет жить, где сможет трудиться. У кого нет жилья, направляем в центр пробации – такие есть в Новой Усмани и в Воронеже. Там можно пожить, оформить документы, получить паспорт, а затем – трудоустроиться. С участием Минтруда, Минздрава, Минобразования и соцзащиты мы стараемся, чтобы никто не остался «на улице».
– Насколько реально работает этот механизм ресоциализации?
– Работает. У нас немало примеров, когда человек начинал свое наказание с принудительных работ на предприятии, а после срока оставался там работать. Бывшие заключенные становятся полноценными работниками – знают оборудование, процессы, заслужили доверие. Был случай: в мебельной фабрике наши подопечные работали бок о бок с гражданскими, женщины сначала побаивались, а через четыре месяца совместной работы праздновали 8 Марта вместе. Один бывший осужденный даже женился на коллегe – мы сами приезжали на регистрацию.
– Какова статистика рецидивов среди тех, кто отбывает наказание на принудительных работах?
– Минимальная. Примерно 0,37 % — это около трех человек на тысячу. Для нас это результат. Конечно, есть те, кто возвращается [в колонию - прим. ред.], но таких немного. Мы считаем повторное преступление не поражением, а сигналом.
– Что нового появляется в технологическом плане в исправительной системе?
– Современные учреждения постепенно оснащаются видеокамерами, датчиками контроля и системами дуплексной связи. Активно применяются электронные браслеты – они позволяют отслеживать передвижения осужденных под домашним арестом или при ограничении свободы. Если человек вышел за пределы разрешенной зоны, мы сразу видим это на мониторе. Процент нарушений – около 10 %. Все понимают: контроль стал реальным и непрерывным.
– Бывает ли психологическое выгорание у сотрудников колоний?
– Работа, конечно, непростая. Люди разные, судьбы тяжелые. Но у нас действует отдел по социальной работе с личным составом. Сотрудникам оказывают психологическую помощь, проводят мероприятия на сплочение коллектива, консультации, семейные тренинги. Никто не остается один на один с проблемой.
– Проводится ли работа с самими осужденными помимо надзора и труда?
– Огромная. У нас действуют конкурсы, театральные постановки, фестивали вроде «Калина красная», «А ну-ка, девушки!», КВН, выставки иконописи. Это не принуждение — люди сами хотят участвовать. Это меняет атмосферу в колониях: человек видит, что жизнь продолжается, и делает шаг к нормальной социальной среде.
– А бывают ли среди осужденных публичные фигуры или политики?
– Такое случается. В колониях порой отбывают наказание бывшие руководители, чиновники, преподаватели. Никаких привилегий для них нет – одинаковые условия для всех. Прокуратура контролирует, и послаблений не бывает. Главное – закон один для всех.
– И все‑таки: ощущаете ли вы какое‑то политическое давление или попытки использовать институт условно‑досрочного освобождения?
– Нет, не ощущаем. УДО – это нормальный правовой инструмент. Если человек доказал исправление, трудится, участвует в мероприятиях, мы только рады ходатайствовать. Это ведь и стимул для других: хорошее поведение открывает путь домой. И это правильно.
– Что бы вы назвали главным результатом работы УФСИН в регионе сегодня?
– Главное – осужденный перестает быть изолированным. Мы не только исполняем наказания, но и возвращаем человека обществу. Закон о пробации, система принудительных работ, вовлечение работодателей – все это шаги гуманного, современного государства. Мы видим, как люди начинают новую жизнь, и, пожалуй, это лучшая награда.
