Михаил ЛИПСКИЙ, бывший глава совета директоров и совладелец ЗАО «Русский сахар», а сегодня, как он говорит сам, «просто бизнесмен», объяснил разницу между собственником и инвестором в России и раскрыл парадокс отечественной системы вложения денег в сельское хозяйство.
— Расскажите о своих планах в Черноземье.
— Каких-то грандиозных планов нет. Просто взяли в Тамбовской области маленький колхоз, который долгое время находится в стадии банкротства, и как-то пытаемся его реанимировать. Что это будет за проект — производство свинины, мяса птицы или растениеводство, сейчас сказать не могу. Разные варианты обсуждаем. К единому мнению еще не пришли. Пока только купили сельхозтехнику и начали обрабатывать землю. На сегодняшний день — это все. Потому что российское законодательство устроено так, что ничего быстро делать невозможно. Нельзя у нас просто взять и купить землю, на которой пять-семь лет ничего не сеется. По закону власти должны сначала изъять ее через суд у неэффективного собственника, потом выставить на торги.
Нет в России рынка земли. К слову, в Тамбовской области в некоторых районах не обрабатывается до 40% земель сельхозназначения. Фактически это брошенная земля. Но она до сих пор кому-то принадлежит. Чаще всего людям, которые раньше жили в данном колхозе и переехали в город или умерли. И вот вы приходите к районным властям и говорите: я хочу купить столько-то гектаров поросшей бурьяном земли, чтобы создать передовое хозяйство, построить элеватор или свинарник, давайте оформим сделку, и я начну работать. А в ответ слышите: земля заброшенная у нас, конечно, есть, но как вам ее передать, мы не представляем, где собственников искать не знаем, на то, чтобы отмежевать землю, в бюджете денег нет и так далее.
— Получается, что купить хозяйство, которое годами находилось в упадке, практически невозможно?
— Возможно. Надо много ходить по кабинетам, причем не с пустыми руками. Понимаете? А просто прийти и занять землю нельзя. Сразу же появится какой-нибудь человек, который напишет заявление в прокуратуру, что ты ведешь незаконную предпринимательскую деятельность на земле, которая тебе не принадлежит. В тюрьму тут же посадят.
— Законодательство — это единственное препятствие для инвестора?
— Вообще, способ вхождения в сельскохозяйственный бизнес чрезвычайно сложен. Например, чтобы сделать неэффективное хозяйство передовым, ты отказываешься от десяти тракторов «Кировец» и покупаешь два комбайна John Deere, для работы на которых тебе нужны всего четыре человека. Но на «Кировцах»-то 20 трудились. Получается, что 16 человек оказываются безработными. Чиновники тебе объяснять начинают, что ведешь себя социально безответственно: нельзя людей увольнять. Ты им: да ведь колхоз потому и разорился, что деятельность вел неэффективно. А они на своем стоят — тогда не нужны нам такие инвесторы.
Другой момент. Умирающий колхоз проверкам не подвергается. Он из года в год показывает отрицательный результат, но им никто не занимается: ни энергетики, ни газовщики, ни Росприроднадзор, ни налоговая. Не интересен он никому. Как только приходит инвестор, привозит первый трактор, все сразу, как черти из табакерки, появляются. И оказывается, что у колхоза лицензия на воду уже лет пять не действует — надо штрафовать, электричество неверно оформлено — тоже штраф, хозяйство окружающей среде вред наносит — еще один. В общем, блюстители порядка вереницей к тебе «в гости» ходить начинают.
— А расплачиваться приходится инвестору?
— Конечно. Кому же еще? Только я слово «инвестор» не люблю. В моем понимании это человек, который пришел потерять свои деньги. Поэтому, когда меня спрашивают: «Вы инвестор?», я всегда отвечаю: «Нет. Я — собственник!» Знаете, как это людей коробит? Не любят у нас собственников. Зато инвесторов любят все.
— Интересное наблюдение. Как вы можете объяснить такую ситуацию?
— Собственник, он же за свое борется. Позиционирует себя как хозяин. Все бумаги по закону оформлять начинает, в суды ходит. Чиновники из-за этого очень нервничают. Сразу взаимопонимание куда-то исчезает. Потому что у них своих собственников полно. Им инвестор нужен, который просто денег в регион принесет и по их правилам играть будет. Подход такой — ты, главное, деньги отдай, потом выслушай какую-нибудь сказку, еще дай денег. А когда инвестору все это надоедает, ему просто говорят: «Уходи, мы следующего найдем». В головах чиновников сейчас четкая установка — инвестора надо холить и лелеять, пока он финансирует. А собственников ненавидят. Заметьте, во всех правительственных программах фигурирует «инвестор», «инвестиции». Я нигде слова «собственник» не слышу. И такая ситуация везде, в любом регионе. Попробуйте в Москве у господина Лужкова хоть что-нибудь в собственность получить. В аренду — пожалуйста. Только она в любой момент может подскочить раз в десять. Или ваше производство могут ни с того, ни с сего взять и внести в класс «особо вредное». У нас в Краснодарском крае в свое время была очень интересная ситуация. Мы владели сахарными заводами, которые располагались на окраине, на арендованной земле. И вдруг в один момент местные депутаты создали некую таблицу, по которой одни заводы неожиданно оказались в черте населенных пунктов. Другие почему-то в нее не попали, хотя все заводы находились на окраинах поселений и попасть должны были, исходя из той логики, которой руководствовались депутаты. Но суть даже не в этом. А в том, что налоги по этим «попавшим» предприятиям сразу взлетели, начались очень серьезные поборы за загрязнение окружающей среды. Я веду к тому, что, когда ты собственник, ты попадаешь под федеральное законодательство, а если инвестор, то под местное. При втором варианте обязательно надо быть в хороших отношениях с региональными властями, тогда даже определенными льготами можно будет пользоваться. Но, если ты сидишь в Москве и не хочешь ездить кланяться каждую неделю в регион, твое предприятие легко может попасть в «черный список». Проблема в том, что инвестор, который вложил деньги, но не стал собственником, беззащитен, по сути, он никто. И кругом масса примеров, когда крупные инвесторы за символическую сумму, чуть ли не в один доллар, были вынуждены отдавать свои заводы, лишь бы только их оставили в покое.
Поэтому я не хочу быть инвестором. Собственником — да, готов рассматривать разные варианты для вложения средств. Когда хозяйство принадлежит тебе, ты можешь им распоряжаться, а не быть на куриных правах. Я уже не молод, поэтому не хочу зависеть от неформальных отношений с властями, не хочу их устанавливать, всячески поддерживать. Заметьте, все эти неприятности за твои же собственные деньги! Проще эти деньги вообще никуда не вкладывать, а тратить на себя любимого.
— А какой бизнес вам больше всего интересен?
— Растениеводческий. Так уж сложилось. Заниматься сельским хозяйством действительно получалось. Хотя мы и владели сахарными заводами. Все дело в том, что сегодня в нашей стране есть некий вектор все потихонечку «огосударствливать». Крупные компании скупают предприятия, чаще всего не за собственные средства, а с помощью заемных ресурсов. Становятся монополистами. Причем это происходит в разных отраслях. Государство поощряет создание мегаструктур. Вместо того чтобы не допускать концентрации в одних руках металлургической промышленности, оно всеми способами этому способствует. Потому что у нас есть иллюзия, что, если «создать» 100 олигархов, они будут работать, как 100 министерств — они станут подконтрольными, и в стране все будет хорошо. Потом эти компании попадают в какие-то финансовые неприятности, например, не могут вернуть кредиты, и их собственником становится государство или какие-то его структуры. Это видно невооруженным взглядом, в частности, на примере ликероводочных заводов. Думаю, то же самое ждет и сахарную отрасль. Я уверен, что сегодня инвестиции в какие-либо промышленные предприятия бессмысленны. А вот сельское хозяйство — это та сфера деятельности, которую монополизировать или национализировать государство будет в последнюю очередь. Потому что, если человек не любит землю, она не родит. Как бы у нас колхозы ни укрупняли, если их руководитель, простите, дурак по отношению к земле, у него ничего не выйдет. Вот в текущем году у нас рано наступила весна. Соответственно, было необходимо решение о начале сева на неделю раньше положенного срока. Из Москвы этого никак не определить. Кроме того, если сельское хозяйство вернуть в руки государства, в стране возникнет дефицит, как в советское время.
Правда, сектор сельского хозяйства у нас плохо регулируется и совсем не защищен. Но в нем еще осталась возможность хоть что-то делать. Пусть не в больших масштабах, не на огромных участках земли. Получать скромную прибыль. Просто делать для души. Среди железок это невозможно. Сегодня наше правительство дружит с Украиной — соответственно, рынок открыт. А завтра они поссорились. Дела на предприятии не зависят от того, умный ты руководитель или глупый. А в сельском хозяйстве есть простор. Хочешь павлинов или канареек разводи, а хочешь — коров или свиней. Здесь вопрос только один — нужно быть собственником своего хозяйства.
— Учитывая, что весь Центрально-Черноземный регион благоприятен для занятия растениеводством, планируете ли вы работать в какой-либо области, кроме Тамбовской?
— Мне очень нравится поговорка «Даже самый плохой колхоз всегда прокормит своего председателя». У меня нет сверхамбиций. Я считаю, лучше создать одно хозяйство, которое будет нормально функционировать, приносить прибыль, с голода умереть не даст — и слава богу, чем покупать сразу пять и метаться между ними, пытаясь организовать в них хотя бы что-то.
— То есть выходить в Черноземье за пределы Тамбовской области вы пока не собираетесь?
— Вряд ли. Здесь мы работаем уже лет 15. К тому же я не вижу направленности государства на развитие малого и среднего бизнеса. Есть масса деклараций, а реальных условий нет. Нет рынка земли. Возьмите любую область, любой район в ней, спросите у главы, можете ли вы купить землю, которая не то что бурьяном заросла, а где уже кустарники и деревья стоят, и вам дадут отрицательный ответ. Нет инфраструктуры. В заброшенных хозяйствах все разворовано: коровники без крыш стоят, склады прогнившие. Соответственно, хозяйство нужно организовывать с нуля. А это огромные деньги. Чтобы поднять с колен небольшой колхозик и обрабатывать 5-6 тыс. га земли, нужно иметь стартовый капитал не меньше, чем в 200 млн рублей. Причем большая часть этой суммы уйдет только на создание инфраструктуры. Но ее наличие позволит уже получить в банке кредит на развитие. Под банкротящееся хозяйство ни один банк заем не предоставит. И, к сожалению, сегодняшние требования финансовых учреждений таковы, что предоставления одного залога уже недостаточно. Все банкиры хотят, чтобы предприятие существовало не меньше года и имело положительный годовой баланс, что при стартапе невозможно. А на наведение порядка уходит не один год.
Правда, за 200 млн у нас в принципе можно купить достаточно крупное хозяйство. Если где-то сжульничать, кого-то обмануть. Но мне это уже не нужно. Все, кто занимался бизнесом в 90-е годы, постоянно что-то нарушали. Такое было время. Сейчас хочется жить по закону. И я считаю, что нашему государству именно этого нужно добиваться. Причем не только от простых крестьян — их на десять лет за мешок украденного зерна сажают. А от всех. Без исключения.
— И все-таки, возвращаясь к приобретенному вами колхозу в Тамбовской области, как думаете, когда сможете предметно о нем рассказать?
— Через год, не раньше. К сожалению, скорее точно не получится — из собственного опыта знаю. В России, подчеркиваю — при наличии средств, с того момента, как ты захотел организовать дело, до того времени, когда ты реально можешь сказать «я это сделал», в среднем проходит три года.
СПРАВКА
Михаил Липский – бывший глава совета директоров и совладелец ЗАО «Русский сахар». В 2009 году он продал компанию, которая на тот момент включала 75% акций ОАО «Никифоровский сахарный завод» (25% принадлежало транснациональной корпорации Cargill), и агрофирму «Агроник» (около 10 тыс. га земли) в Тамбовской области группе «Русагро» Вадима Мошковича. Другим совладельцем «Русского сахара» был Григорий Поляк. Решение о продаже актива Михаил Липский объяснял тем, что «владеть одним предприятием бессмысленно, поскольку его не то что развивать, удержать в руках невозможно». «Правительство РФ то и дело меняет правила игры в отрасли, опираясь на предложения сахарных союзов, которые контролируются крупными холдингами. Оно не готово обеспечивать производителям равный доступ на рынок и честные правила игры, – эмоционально заявлял Михаил Липский. – Игроку-одиночке не по силам влиять на ситуацию. Так зачем иметь в активе лучший завод в России, когда ты в любой момент можешь остаться без работы? Проще продать рентабельное предприятие, иначе завтра оно разорится».
Это не единственный случай, когда Михаил Липский и его партнер были вынуждены избавляться от активов. В 2006 году ЗАО «Русский сахар» продало 89,66% акций сахзавода «Кристалл» в Краснодарском крае местной компании, аффилированной с ЗАО «Фирма „Агрокомплекс“», собственниками которого являются родственники губернатора Александра Ткачева. Сделке предшествовало возбуждение в отношении ЗАО «Кристалл» и ряда должностных лиц предприятия шести дел об административных нарушениях, приостановление производства по решению райсуда и письмо «Русского сахара» к главе Кубани с предложением найти другого акционера для завода ввиду невозможности продолжения работы.
Анна Черникова
Inside, #10 / Июль 2010
