Политолог Андрей Быстрицкий специально для «Известий» – о роли госпереворотов в мировой истории и вмешательстве извне.
Перевороты сопровождают всю историю человечества. Юлия Цезаря, который сам фактически сверг римскую республику, зарезал республиканец Брут. Временное правительство свергли большевики, и это действие сами коммунисты довольно долго называли вовсе не революцией, а Октябрьским переворотом. Юридические споры о том, как распался Советский Союз, не утихают до сих пор. Буквально только что к власти в Армении пришел Никол Пашинян, и обстоятельства этого прихода активно обсуждаются. История Африки и Латинской Америки – нескончаемая череда переворотов, заговоров и прочих насильственных свержений властей. Пиночет стал и вовсе из имени собственного нарицательным в Советском Союзе, да и не только в нем.
Еще в XVI веке остроумный английский поэт Джон Харрингтон написал (в переводе С. Маршака): «Мятеж не может кончиться удачей, в противном случае его зовут иначе».
В английском тексте, впрочем, вместо слова мятеж используется слово Treason, но в данном случае это большого значения не имеет. Важнее другое – право на трактовку истории принадлежит победителям. Создатели США, страны, которая объединила мятежные британские колонии в Новом Свете, серьезно и фундаментально рассуждали о восстаниях и правах, равно как и французские мыслители очень даже последовательно создавали базу новой французской республики после свержения монархии. Рассуждения их, впрочем, закончились утверждением власти императора Наполеона Бонапарта.
В общем, вместе с человечеством появились теории, так или иначе трактующие возможность, необходимость и даже иногда благость в свержении дурной власти – тиранической, безбожной, антигуманной, чужеродной, антинародной, коррумпированной и т.д. Во всяком случае, как только люди научились писать, они стали рассуждать и рассказывать о перипетиях власти. Герои «Илиады» и «Одиссеи», например Агамемнон (его зарезали) и собственно Одиссей (победил), так или иначе участвуют в событиях, связанных с переворотами и насильственным захватом власти.
Проблема смены власти с применением в той или иной степени насилия всегда была серьезнейшим вопросом политической теории и практики. Проблема законности свергаемой власти, допустимости такого свержения, его справедливости – ключевой вопрос.
В целом международное право признает право людей на восстание, сопротивление угнетению вне зависимости от формально понимаемой законности власти. Так, например, во Франции участники Сопротивления действовали против немцев и коллаборационистских властей и считаются героями, хотя формально вишистская Франция заключила перемирие с Германией. Борьбу немецких антифашистов с гитлеровским режимом можно только одобрять.
Убийство тирана в античности полагалось правильным делом и довольно часто случалось, о чем написано немало. Английские протестантские монархи (Елизавета I, например) порой становились врагами католичества, и тогда делом чести для всякого доброго католика – даже если он подданный британской короны – было напасть на собственную законную власть, поскольку ее английская и протестантская законность были «ниже» католической, «единственно» верной.
Гуго Гроций, автор знаменитых «Трех книг о праве войны и мира», в целом считал, что восстание против властей – дело дурное, хотя всё же полагал его иногда справедливым. А Иммануил Кант вообще заявлял, что даже в случае злоупотреблений властью монархом у народа нет права на восстание и сопротивление, что такие действия разрушают сами принципы государственности, его законность.
Понятно, что спустя совсем немного времени в Декларации независимости США и во французской Декларации прав и свобод гражданина и человека прямо было сказано, что у людей есть право на восстание и уничтожение тех, кто лишает их неотъемлемых прав и свобод, даже если это власти.
Во Всеобщей декларации прав человека ООН говорится – несколько витиевато, правда, – что нельзя доводить людей до необходимости прибегать к последнему средству – восстанию против тирании и угнетения. Правда, внятного понимания, каковы условия, при которых дальше терпеть нельзя, нет.
Тот же венесуэльский случай заставляет задуматься над вышеприведенными декларациями. Например, весь ли народ должен быть недоволен или достаточно большинства? Что есть выражение недовольства? Митинг? Голосование? Забастовки? А как быть с иностранным вмешательством, откуда бы оно ни исходило? Если тиран окружен преданной гвардией, уместно ли просить о помощи вооруженные силы других стран? Да и вообще, что такое восстание? В общем и целом мы оперируем довольно расплывчатыми понятиями.
Восстания, мятежи, революции, перевороты случались в истории часто и, наверное, будут случаться. Как правило, даже в случае успеха восставших жизнь не становилась лучше и уходили долгие годы на то, чтобы как-то залечить раны и найти более или менее приемлемые формы сосуществования. Многие полагают, например, что Франция переживала свою революцию около ста лет. Мы здесь в России видим, что свою революцию мы до конца еще не переварили.
И последнее. Сегодня мы живем во времена радикальной глобализации, взаимозависимость растет стремительно. Внутренние события страны, конечно, должны быть в первую очередь ее внутренним делом, но изолироваться от внешнего мира – даже в Северной Корее – невозможно. Следовательно, нужно думать о каких-то общих правилах регулирования.
Автор – председатель совета Фонда развития и поддержки дискуссионного клуба «Валдай», декан факультета коммуникаций, медиа и дизайна НИУ ВШЭ, член Союза писателей
Мнение автора может не совпадать с позицией редакции.
Андрей Быстрицкий
Газета «Известия», 08:00, 29.01.2019
