Принятые меры запоздали и явно недостаточны, пишут «Известия».
Евросоюз столкнулся со вторым за последнее десятилетие острым кризисом, так или иначе связанным с экономикой. В 2012 году долговую проблему Греции удалось решить не без помощи МВФ болезненными методами, вызвавшими немало недовольства и брожения внутри Союза. Нынешняя угроза выглядит гораздо более опасной, но до сих пор Брюссель не выступил с конкретными предложениями по ее купированию, и страны-участники, по сути, спасаются сами в силу возможностей каждого из них. Антикризисные проекты существуют, но их реализация может привести к разрушению европейской солидарности и единства – как, впрочем, и нынешняя пассивная стратегия. Подробности – в материале «Известий».
Запоздалая реакция
Европа, особенно ее южная часть, неожиданно для всех стала эпицентром глобальной пандемии коронавируса. Италия и Испания, не входящие даже в десятку крупнейших стран мира по населению, с большим отрывом лидируют по количеству вызванных болезнью смертей. Жесткость карантинных мер, принятых в большинстве стран Европы (кроме, быть может, Швеции), неизбежно должна привести и к сильнейшему экономическому кризису. Некоторые признаки наступления оного уже фиксируются.
По данным IHS Markit, данные по промышленному производству и сектору услуг явным образом указывают на глубокий спад ВВП – около 10% в годовом исчислении. Согласно прогнозу Fitch Ratings, ВВП еврозоны по итогам года сократится на 4,2% – больше, чем в какой-либо другой крупной экономике мира (для США агентство пророчит падение на 3,3%). Во II квартале же единовременный спад может достигать 30% – беспрецедентный обвал для мирного времени.
При этом финансовые власти Евросоюза довольно долго занимали пассивную и нерешительную позицию. 27 февраля, когда вирус уже стремительно распространялся по Северной Италии, председатель Европейского центрального банка (ЕЦБ) Кристин Лагард заявила об отсутствии какой-либо необходимости внедрения программы финансового стимулирования.
Спокойный и даже расслабленный настрой ЕЦБ в конце февраля и начале марта контрастировал с решительной реакцией руководства других финансовых регуляторов по всему миру. Достаточно посмотреть на США, где Федеральная резервная система (ФРС) немедленно снизила ставку и начала массовую скупку активов.
К середине марта, когда масштаб эпидемии и глубину следующего за ней кризиса было уже сложно игнорировать, европейские регуляторы обнародовали первую программу стимулирования, но крайне скромную: речь шла только о выкупе государственных обязательств на сумму €120 млрд. Лишь к 18 марта ЕЦБ наконец раскачался и прибег к по-настоящему решительным мерам: Лагард анонсировала скупку как госдолга, так и высокорейтинговых корпоративных облигаций на €750 млрд. Но ущерб к этому моменту уже был нанесен: европейские фондовые индексы обвалились куда сильнее американских, евро вплотную приблизился к отметке в $1,05, а ставки по долговым обязательствам компаний Евросоюза значительно выросли.
Подставить плечо
Но если в монетарной политике, являющейся прерогативой единого европейского института – ЕЦБ, все-таки были приняты активные, пусть и непоследовательные меры, то о фискальном ответе на кризис ничего подобного сказать нельзя. По сути, на континентальном уровне она попросту отсутствовала. К концу марта США уже приняли и стали осуществлять суперпрограмму поддержки экономики на $2 трлн, Великобритания заложила на борьбу с экономическими последствиями коронавируса почти 15% ВВП. В Европе антикризисные меры остались занятием для отдельных государств – возможности которых разнятся очень сильно.
Общий объем стимулирования от государств на данный момент достиг $430 млрд. Это довольно много в абсолютных цифрах, но и экономика ЕС и еврозоны – одна из крупнейших в мире. В сравнении с США, Британией и Японией общая цифра выглядит достаточно скромно.
Между тем потребность в масштабном централизованном стимулировании в Европе исключительно велика. Многие страны просто не располагают ресурсами для самостоятельного принятия достаточных антикризисных мер. Италия – самый характерный пример. До последнего времени ей было запрещено держать дефицит бюджета более 3% ВВП, а теперь слишком быстро наращивать задолженность чревато: ставки по долговым обязательствам могут подскочить при определенном раскладе до двузначных величин.
Причины жестких ограничений понятны: Италия имеет худший показатель размера госдолга в Европе (135%), и дальнейшее его наращивание могло привести к долговому кризису – но Риму от того не легче. Италии, как и другим относительно слабым европейским государствам, были нужны финансовые гарантии от экономических лидеров Евросоюза.
Отсутствие общеевропейской фискальной политики наложилось и на эгоистичное поведение европейских государств касательно непосредственно эпидемии. Германия, Австрия, Нидерланды вскоре после начала массовых заражений немедленно ввели запрет на экспорт жизненно важных медицинских материалов, что, вероятно, усугубило кризис системы здравоохранения в Италии и Испании. Спустя месяц после начала эпидемии вопросом «Нужен ли нам Евросоюз?» начали задаваться отнюдь не популисты из «Лиги» Маттео Сальвини, а абсолютно проевропейские представители национального истеблишмента. Согласно мартовскому социологическому опросу, 67% итальянцев считают, что пребывание в ЕС вредит их стране, тогда как в позапрошлом году доля евроскептиков была куда меньше – 47%.
Долговой зонтик
Особых возможностей у Брюсселя напрямую выделить деньги на поддержку нуждающихся стран и экономики Союза вообще нет. Весь общеевропейский бюджет на 2020 год составляет €168 млрд. Возможности Европейского стабилизационного механизма, обеспечивающего определенные гарантии для государств еврозоны, также ограничены. Средства могут выделяться только на весьма жестких условиях, а их теоретический объем не может превышать €500 млрд.
Выходом из сложившейся ситуации могли бы стать специальные европейские долговые облигации. Их эмитентом бы выступал Евросоюз в целом, а не отдельные государства. При этом каждая страна могла бы получать свою квоту на выпуск таких бумаг. Это бы позволило и сильным, и слабым пользоваться зонтиком стабильности ЕС для решения своих непосредственных экономических задач.
Идея широко распространилась еще в ходе долгового кризиса начала 2010-х годов, но встретила яростное сопротивление со стороны фискально устойчивых государств, в основном с севера и центра Европы, которым не улыбалось делить риски с менее стабильными странами юга. Сейчас о ней снова вспомнили. К выпуску облигаций, уже получивших неофициальное название «коронабонды», призвал, в частности, премьер-министр Испании Педро Санчес. На сей раз этот ход получил поддержку у Брюсселя: в пользу эмиссии общих бумаг выступили несколько еврокомиссаров, включая ответственного за экономику Паоло Джентилони.
Большинство участников еврозоны одобряют эту меру. Проблема в том, что решения в ЕС принимаются на основе консенсуса, а до него по-прежнему далеко. Германия, Австрия, Нидерланды и Финляндия остаются в рядах противников такой экстренной меры. Часть немецкого истеблишмента, например социал-демократы и «зеленые», в принципе, готовы поддержать выпуск «коронабондов», но канцлер Ангела Меркель и ее экономические советники к такому радикализму явно не готовы. Без одобрения хотя бы Германии (остальных противников ввиду их сравнительно небольших размеров можно склонить к принятию такого решения политическими мерами) шансы инициативы «взлететь» стремятся к нулю.
Проблема с «коронабондами» состоит в том, что, хотя в краткосрочной перспективе они и могут помочь более слабым европейским экономикам остаться на плаву, на более долгой дистанции они могут из объединяющего фактора превратиться, напротив, в яблоко раздора. Достаточно обставить их выпуск строгими ограничениями, например мерами принудительной экономии, – и Италия с Испанией превратятся в самых беспощадных критиков подобной политики, а рост популистских настроений грозит опрокинуть политическое статус-кво в южноевропейских странах.
Если же бумаги будут выпускаться без дополнительных условий, то такое перекладывание рисков грозит уже антиевропейскими бунтами в политикуме «фискально консервативных» лидеров еврозоны. ЕС сейчас находится в финансовом цугцванге и вынужден выбирать лишь меньшее зло из многочисленных, но заведомо плохих вариантов.
Дмитрий Мигунов
Газета «Известия», 00:02, 08.04.2020
