Воронеж. 29.04.2022. ABIREG.RU – Аналитика – Индонезия, которая является главным поставщиком пальмового масла в мире, объявила о закрытии экспорта с 28 апреля. Как это решение скажется на России, которая, в свою очередь, является одой из крупнейших стран – потребителей этого масла? Какие производства пострадают из-за отсутствия масла? Существует ли замена «пальме»? И правда ли, что пальмовое масло очень вредное? В интервью «Абирегу» ответы на эти вопросы дал эксперт в агропромышленной отрасли, сооснователь и главный редактор Agrotrend.ru Николай Лычев.
– Николай, стало известно о том, что Индонезия, которая является крупнейшим экспортером и производителем пальмового масла, с 28 апреля прекращает поставки за границу. По некоторым данным, Индонезия закрывала 80% российских потребностей. Как это скажется на нашей пищевой промышленности?
– Индонезия – это страна № 1 по производству пальмового масла. На нее приходится более 50% мировой торговли этим товаром. Россия, в свою очередь, – один из крупнейших в мире потребителей данного масла, так как оно является одним из основных ингредиентов для пищевой и перерабатывающей промышленности. Мы занимаем 9-е место в мире по его импорту. В прошлом году поставки пальмового масла из Индонезии в Россию превысили 1 млн тонн. Для сравнения: в том же году мы купили у Малайзии, которая занимает 2-е место по поставкам нам пальмового масла, всего 6,3 тыс. тонн. Чувствуете разницу?
Теперь к ответу на ваш вопрос. Во-первых, это уже не первый запрет государственных регуляторов Индонезии. Последнее эмбарго на вывоз пальмового масла было совсем недавно – в конце января 2022 года. Продлилось это совсем недолго – до начала марта. Теперь вот опять запрещают. Здесь надо понимать, что сейчас эмбарго на экспорт – это не какие-то санкции против кого-то, это не связано с политикой в мировой торговле. Сейчас эмбарго – это элементарная защита внутреннего рынка. Индонезии надо его насытить.
Однако возникает вопрос: сколько это продлится? Если Индонезия продержит запрет больше трех месяцев или полгода, она этим маслом просто «подавится», потому что производит в разы больше, чем хочет и может потреблять местная промышленность. Поэтому не верю в длительность запрета. Мой прогноз – месяц, в крайнем случае – два. Когда на внутреннем рынке Индонезии цены вырастут до тех уровней, которые власти страны считают приемлемыми для реализации этой задачи, экспорт откроют снова.
Здесь важно понимать, что российская пищевая промышленность практически не импортирует и не применяет пальмовое масло в сыром виде. Около 98% всего импорта – это следующий передел, то есть рафинированное дезодорированное пальмовое масло. И здесь – внимание: самое главное! – рафинированное масло под запрет не попало. Россия должна и будет его получать. А вот если вдруг введут запрет и на это масло, тогда нам будет очень больно.
Но даже с учетом того, что поставки рафинированного масла продолжаются, эмбарго на торговлю сырым пальмовым маслом является серьезным вызовом для нашей пищевой промышленности. Во-первых, всё-таки могут быть ведены ограничения и на рафинированное масло. Во-вторых, эмбарго уже стало триггером роста мировых цен на остальные растительные масла, и этот тренд только укрепляется. Например, запрет Индонезии повлек за собой повышение цен на соевое масло до рекордных уровней. Сейчас вообще цены на все продукты растут, а этот запрет стал дополнительным фактором повышения стоимости масел, включая наше подсолнечное. То есть решение Индонезии сработает на укрепление котировок подсолнечного масла в зоне Причерноморья, куда входят Россия и Украина.
– А где чаще всего используется пальмовое масло в производстве?
– Сегодня примерно 30% пальмового масла, которое мы закупаем, потребляет кондитерская промышленность. Еще 25% приходится на продукты быстрого приготовления, около 13% – на молочную промышленность, 15% – на индустрию хлебопекарных изделий, 3% – на маргарины и спреды, в том числе потребительские промышленные спреды. Как я уже сказал, в прошлом году Россия импортировала почти 1,1 млн тонн пальмового масла из Индонезии. Россия – это страна с небогатым населением. Поэтому импорт пальмовых масел растет и дальше будет расти. Скажем, в 2021 году импорт пальмовых масел в Россию вырос на 7,25% по сравнению с 2020-м. В стоимостном выражении за прошлый год мы купили пальмового масла на 1,3 млрд долларов.
– Николай, развейте миф: пальмовое масло вредное или нет? Ведь многие люди считают, что оно приводит к зашлаковыванию организма. А вот исполнительный директор «Эфко» Сергей Иванов, напротив, в своих соцсетях сообщил о пользе этого масла. Кто же прав?
– Есть масло и... масло. Если это качественное пальмовое масло, которое обработали с соблюдением всех необходимых технологий, дезодорировали без нарушений и передали в пищевую промышленность, если не было нарушений при его хранении и транспортировке, которые могут привести к окислению, выделению потенциально вредных веществ, если всего этого нет, то ответ на ваш вопрос прост: «В пальмовом масле нет ничего страшного, если с ним правильно обращаться». Это неотъемлемый ингредиент современной пищевой промышленности, использование которого увеличивает экономическую доступность продуктов питания в силу относительной дешевизны пальмового масла и удобства его использования в составе самых разных рецептур.
Враг человеческого организма не пальмовое масло. Не надо с ним бездумно бороться так же, как зачем-то борются с ГМО! Бороться нужно с транс-изомерами жирных кислот, то есть с трансжирами, которые могут содержаться в тех же маргаринах и многих дешевых продуктах питания либо в фальсификатах. Вот их потребление может привести к необратимым изменениям в организме человека, включая такие трудноизлечимые заболевания, как онкологические. По-хорошему, трансжиры нужно полностью вывести из употребления. И чем скорее, тем лучше.
Еще хочу пояснить такой момент. Есть пальмовое масло, а есть пальмоядровое. Его получают из ядра косточки плода масличной пальмы, тогда как пальмовое делают из мякоти плодов. Не надо это путать. Вот как раз ядро пальмы может быть потенциально вредным. И кроме того, масло из него менее качественное, но дешевле пальмового, и в России его тоже используют.
А вообще, Ирина, хотите немного пофантазируем?
– Конечно!
– Можно прожить без пальмового масла, но ровно так же, как можно прожить без системы SWIFT, без смартфонов, без западной микроэлектроники и так далее. Вопрос только, что это будет за жизнь. Многие говорят, что России надо всё свое, нам надо полностью заместить импорт, чтобы ни от кого не зависеть. Я могу порадовать этих людей. Россия производит достаточное количество разного масла, в том числе подсолнечного, которое занимает более 90% рынка. Поэтому отказаться от пальмового чисто физически можно.
Но каковы будут последствия? Тогда придется отказаться от запретов на содержание трансжиров в продуктах питания, придется вернуться к середине XX века, к выпуску твердых промышленных и потребительских жиров по технологии гидрогенизации. Когда мы гидрогенизируем, получаем типичный советский и постсоветский маргарин и засоряем наши пищевые продукты, – а вместе с ними организмы, – трансжирами. Засоряем в неимоверных количествах и, соответственно, снимаем жесткие ограничения по их содержанию в продуктах, которые были введены несколько лет назад.
Если нам всё-таки по каким-либо причинам придется отказаться от пальмового масла, то, прежде всего, сильно пострадает «кондитерка». Сладкоежкам придется отказаться от разнообразия ассортимента. Эта отрасль точно не обойдется без пальмовых масел, ведь благодаря им изделия долго хранятся. Псевдомолочка пострадает. Я имею в виду отрасль производства продуктов, которые делаются по технологии молочных продуктов, например, сырки, сыроподобные продукты, спреды. Эта отрасль, в отличие от молочной, вообще ничего не сможет производить без хорошего пальмового рафинированного масла. Вот две основные сферы, которые пострадают больше всего.
Еще раз подчеркну, что решение Индонезии – потенциальный риск для нашего агроэкспорта. Дело в том, что Россия экспортирует порядка 15% выпускаемых маргаринов, спредов и различных пищевых жиров. Как правило, в страны бывшего СССР. Поэтому может возникнуть заведомое подорожание продуктов, которые идут на экспорт. А значит, мы будем менее конкурентоспособны по цене. Но это лишь предположение.
– А существует ли замена пальмовому маслу вообще?
– Его нечем заменить. Точнее, заменители есть, но они заведомо дороже и не так удобны в использовании. Например, какао-масло – очень дорогой премиальный продукт. Есть масло ши, кокосовое масло и другие. Но все они не смогут по цене заменить удобную «пальму».
– Многие эксперты аналогом пальмового масла называют рапсовое или соевое. Что вы думаете по этому поводу?
– Еще раз говорю, что заменить можно хоть подсолнечным маслом, но это время и издержки. Во-первых, значительная часть промышленного оборудования приспособлена под пальмовое масло. Ведь у всех масел разная текстура, разные потребительские свойства. Нужен индивидуальный подход. Как минимум это перенастройка оборудования, как максимум – замена. А с учетом того, насколько сегодня подорожала техника и насколько трудно ее привезти, будут большие траты. Уже не говорю о том, что потребителям может не понравиться изменившийся вкус продукта, в котором «пальму» заменят чем-то еще.
Во-вторых, это пересмотр рецептур продуктов. Если вы производите конфету под брендом Х на пальмовом масле, то, чтобы его заменить соевым или рапсовым, вам нужно переписать, переутвердить рецептуры, перестроить оборудование, где-то заказать это масло, заплатить за него, привезти. В общем, вас ждет большая головная боль, которая того не стоит.
– Если Индонезия всё-таки перестанет импортировать масло, то, вероятно, кто-то другой сможет?
– Конечно, те же Малайзия и Таиланд. Но всё снова упирается в логистику и деньги – это будет намного дороже и заведомо сложнее. Ведь странам придется строить товарные цепочки, заново проводить переговоры, заключать контракты. Я не думаю, что это эффективное решение. И, повторюсь, что всё-таки надеюсь на скорую отмену индонезийского эмбарго.
– Николай, отойдем от темы о маслах и поговорим в целом об аграрном бизнесе. Могли бы вы рассказать о тенденциях, которые вы сейчас наблюдаете в этой сфере, – положительных и негативных.
– Вы имеете в виду ту ситуацию, в которой мы живем?
– Да.
– Первый бонус и самый главный в сложившейся ситуации – это то, что еда и ее составляющие ингредиенты не под санкциями. Ни одна из компаний, которые работают в российском АПК (я имею в виду широкую агросферу), пока не под санкциями. Все основные игроки на своих местах. В этом плане у сторон – противостоящих друг другу стран и политиков – есть понимание, что пищевая промышленность выше всех спецопераций.
Сейчас две основные проблемы аграрной отрасли – разрыв логистических цепочек и девальвация рубля. Мы, к сожалению, утратили свободный конвертируемый рубль. И думаю, утратили надолго. Сейчас можно продавать доллар по любой цене, но она не отражает рынок. Его реальный курс однозначно выше. Значит, у нас подорожали все основные расходные составляющие. Мы теряем часть прибыли. Вот в чем проблема.
Вообще АПК – это отрасль, ориентированная на внутренний спрос и на базовые потребности человека. В отличие от одежды, строительства, нефтегаза или ресторанного бизнеса, АПК в целом стоит на месте, он не пострадал. Конечно, сейчас произойдет перестройка ассортимента на экономпродукты, как это было не раз в кризисной истории России. Произойдет настоящий ренессанс хард-дискаунтеров, вместо «Пятерочки» и «Магнита» в тренде будет, например, «Светофор».
Также происходящие события – это потенциальные риски для уборочной кампании этого года и для посевной следующего, потому что за этот период времени может образоваться дефицит сельскохозяйственной техники, оборудования и запчастей. Еще может получиться так, что некоторые виды семян или агрохимикатов не будут доступны или же будут, но за очень большие деньги. Плюс это всё будет поставляться с задержками из-за логистических ограничений.
Но в любом случае, в этом году нам точно есть чем засевать поля. Эту посевную мы проведем хорошо. Нашими аграриями заранее были созданы запасы минудобрений, агрохимикатов, семян еще с прошлого года. Благодаря этому мы хорошо отсеемся и соберем, кстати, один из самых больших урожаев в истории – 130 с лишним млн тонн. Но дальше у нас будут проблемы, в первую очередь с семенами масличных культур – сои и рапса. Из зерновых это, конечно, кукуруза. Если мы хотим высокий урожай кукурузы получить, качественный, чтобы была кукуруза на зерно для пищевых целей и экспорта, то для этого, как правило, используют импортные гибриды (прорастает только один раз – прим. ред.), а не российские сортовые семена (воспроизводятся из года в год – прим. ред.).
Если всё будет так, как сейчас, или даже хуже, то мы лишимся части семенного фонда, возможности поставок. Поэтому будем размножать то, что есть, а это сортовые семена. Это минус для урожайности, это большая уязвимость для разных вредителей растений, для болезней растений. Но урожай собирать будем, обеспечивать себя агрокультурами будем еще много-много лет. Для сравнения: например, у нас в стране потребляют примерно 80 млн тонн зерна на нужды животноводства и для пищи, а производим мы 120-130 млн тонн. Вот разница. Будем меньше производить, но все нужды будут покрыты.
– Николай, вы являетесь главным редактором интернет-издания AgroTrend. Расскажите о проекте. Как появилась идея его создания и как вы стали его главным редактором?
– Я не только главный редактор AgroTrend, но и сооснователь. Еще один сооснователь и мой бизнес-партнер Елена Сметанина в отрасли АПК уже больше 10 лет. Елена в проекте – генеральный директор, она занимается развитием компании. Управленческий опыт у нее очень большой, она крупный медиаменеджер. Елена была одним из директоров ИД, который издавал журнал Cosmopolitan, медиадиректором издательского дома «Бурда», издателем таких журналов, как «Популярная механика», «Домашний очаг», и одного из известных бизнес-изданий об АПК. Во-вторых, AgroTrend.ru – это не столько информационный портал. Это отраслевая компания, построенная по принципу медиа в сфере В2В.
У нас есть свой аналитический отдел, наш информационный сайт и также новостные рассылки. Но главное, что у нас есть, – это блок бизнес-конференций, которые проходят несколько раз в год. Это отраслевые конференции, посвященные растениеводству и животноводству, и конференции, которые формально не про бизнес, например форум «Женщины в агробизнесе». В его рамках вручается премия «Женщина года в АПК». Раньше всего этого на рынке не было. Да, по отдельности всё существовало, но не в рамках одной компании. Поэтому мы в этом плане первооткрыватели.
Я в компании занимаюсь контентом сайта и стратегией коммуникации с агрорынком. Изначально я не аграрий и даже не журналист по образованию. Я историк и политолог. После окончания вуза, в 1999 году, я совершенно случайно оказался в агроотрасли. Сначала поработал менеджером по рекламе, потом редактором и заместителем главного редактора в одном из отраслевых журналов. Позже стал главным редактором одного из крупнейших медиа в АПК и работал там 15 лет. Но рынок на глазах менялся, а наши продукты явно отставали от него, оставаясь в основном на бумажных носителях. Рынку же и аудитории явно требовались новые проактивные формы коммуникаций и площадки (такие как конференции в прямом эфире). Мы посчитали, что пришло время делать что-то свое. В итоге встретились и решили основать свой современный медиапродукт.
Открытие нашей компании совпало с началом первой волны ковида. Поэтому нам, конечно же, пришлось тяжело, ведь у нас были предоплачены контракты. Но мы смогли быстро переформироваться. Конечно, нам пришлось непросто, но в любом случае я считаю, что мы молодцы. Учитывая наш большой опыт в медиа и АПК, мы смогли удержать запланированный темп развития, включая прямую монетизацию продукта. В течение первого года мы уже вышли на операционный ноль. В прошлом году мы получили первую чистую прибыль и даже смогли выплатить себе дивиденды.
– Расскажите, с какими трудностями сегодня сталкиваются специализированные СМИ.
– Первая трудность – это появление социальных сетей. СМИ перестали быть эксклюзивным посредником между ньюсмейкером и обществом. Пресса перестала быть единственным каналом, производящим контент. СМИ девальвировались.
Вторая трудность отчасти вытекает из первой. Это высокая конкуренция на рынке, я сейчас про сельское хозяйство и продовольствие. АПК – это последняя большая отрасль России, которая еще не поделена монопольными или олигопольными игроками, как фактически поделены ретейл, нефтегаз, фармация. Благодаря этому на рынке работает много различных СМИ. Внутри отрасли больше 20 различных подотраслей. Каждой нужно что-то свое. А поскольку многие пишут об АПК, значит, и конкуренция высокая. В этом наша трудность. Нам приходится конкурировать с другими отраслевыми площадками, включая региональные.
Трудность третья – деградация профессии журналиста. Это моя боль. В силу того, что появляются блогеры, соцсети, журналист как таковой, может быть, уже и не нужен. А что уж говорить об уровне специальной подготовки журналиста, которая падает из года в год... Люди криво пишут, часто не умеют строить даже элементарные логические связи. Многие журналисты, к сожалению, что непозволительно в нашей профессии, ни разу не любопытны и не умеют анализировать источники. У меня сплошь и рядом такое.
– Сравните работу массовых СМИ и специализированных. В чем особенности?
– Это несравнимые вещи в силу разных масштабов. Но если подумать, то массовые медиа – это широко и неглубоко, а профессиональные медиа вроде нашего – это узко и подробно.
Фото с сайта latifundist.com и фотослужбы Agrotrend.ru
