Воронеж. 31.01.2017. ABIREG.RU – Эксклюзив – В этом году ЗАО «Техника-Сервис» отметит свой четвертьвековой юбилей. Отметит с достоинством – открытием нового, четвертого по счету, завода. Эта воронежская компания, созданная в 1992 году в гараже четырьмя инженерами-оборонщиками, сегодня является крупнейшим производителем прицепной сельхозтехники в России. С одним из них, Сергеем Кустовиновым, человеком, который предпочел математике бизнес, мы и говорим о буднях и праздниках сельхозмашиностроения в России и не только.
– Насколько я понимаю, существующий завод «Техника-Сервис» и строящийся завод «Техника-Сервис-Агро» можно назвать группой компаний?
– Правильно. «Техника-Сервис» – это группа компаний, включающая несколько предприятий. Занимаемся всем: от производства сельхозтехники до строительства и производства подшипников. В этой группе компаний работает около двух тысяч человек, производство расположено на территории четырех стран: России, Украины, Сербии и Белоруссии. Воронеж, где мы находимся – это головная фирма «Техника-Сервис», занимающаяся производством сельхозтехники с 1992 года. В этом году – 25 лет. Предприятие создано с нуля. Нас не особенно заботит публичность, мы просто работаем. Если говорить о сельхозмашиностроении, мы, по оценкам разных источников, входим в пятерку или десятку крупнейших в России. Основной ассортимент – сеялки для пропашных и зерновых культур, также оборудование для очистки и транспортировки зерна, для обработки почвы. По пропашным сеялкам мы – номер один в стране, по зерновым... да тоже, наверное, номер один. Информация вся есть, у нас она открытая. Есть ассоциация «Росагромаш», она публикует всю информацию, там есть и выручка в рублях, и производство в штуках.
– Я особо не увидел в интернете информации о вас...
– Специфика производства больше интересна сельхозпроизводителям. Что касается развития сельхозмашиностроения, сейчас мы уже не укладываемся в наши нынешние производственные мощности и строим новый завод – по Курской трассе, напротив «Метро». Будет застроено шесть гектаров, в январе запустим первую часть – склады и торговые помещения, офис для отдела сбыта, а к концу года введем производственный комплекс, три гектара будет под крышей. Надеемся существенно укрепить свои позиции. До сих пор нам был неинтересен зарубежный рынок, но с открытием нового завода планируем выходить. Основные наши конкуренты – это европейские компании. Нас к себе не пускают, а к нам приезжают. Мы – наш подшипниковый завод в Сербии – являемся эксклюзивным поставщиком подшипников для «Ростсельмаша», еще недавно самого крупного завода комбайнов в мире. Во всех ростовских комбайнах работают наши подшипники. Немецкий завод «Клаас» в Краснодаре – 2% от каждого их комбайна делаем мы. Мы делаем шкивы для ременных передач с очень высокими техническими характеристиками, в России кроме нас этого больше никто не может. На мехзаводе только сделали, но по цене ракетных изделий. А так больше никто.
– Сергей Васильевич, расскажите пару слов о себе, о том, как возникло ваше предприятие.
– До 1992 года я был инженером-конструктором, физиком, по второму образованию математиком. Политех заканчивал. А после перестройки оказался в первых рядах безработных. Помните договор СНВ-2 (был подписан Ельциным и Бушем-старшим в январе 1993 года, запрещал баллистические ракеты с разделяющимися боеголовками – прим. автора)? Мы делали оружие и остались без работы. Собрались четыре человека, денег нет, пошли в колхоз шабашить, потом купили грузовичок. Всё как в истории у Генри Форда. Потом гаражик купили, сделали там первую шестерёночку, на вырученные деньги купили станок и так далее. В приватизации не участвовали, если не считать, что в Сербии завод купили по приватизации за реальные деньги. И от государства мы ничего не получали, первый раз пару лет назад получили пять миллионов рублей по программе, субсидирующей покупку оборудования, но для наших потребностей – это небольшая сумма. Участвовать в программе 1432 у нас не было нужды, мы и так всю свою продукцию продавали без проблем, зашли в программу только в 2016 году, а теперь, похоже, деньги кончились.
– Все-таки, почему вы не заходили в госпрограмму – разве русский человек не любит халявы?
– Деньги там я получу в лучшем случае через полгода, при условии снижения цены. Если у меня изделие и так берут, за 100% стоимости и платят сразу, то эффект отрицательный, потому что инфляция идет. Есть предприятия, у которых по разным причинам проблемы с реализацией, но продукция при этом востребована, так что программа разумная. «Ростсельмаш» забирает у этой программы большую часть.
У нас своя узкоспециальная ниша, мы не составим конкуренции комбайновому заводу – разные весовые категории.
– В чем секрет успеха?
– Просто работаем, работу свою любим. Просто продукция нормального европейского качества. Сейчас, хотите, пройдем, посмотрим.
– Где расположены ваши производства?
– В Воронеже кроме головного офиса есть еще литейное производство на левом берегу. Еще у нас есть завод в Эртиле. Про подшипниковый завод в Сербии и строящийся на Курской трассе я уже сказал. В Краснодаре у нас торговый дом. Производство сельхозтехники сосредоточено в Воронежской области, а так – только дилеры. На экспорт уходит в основном в СНГ - Казахстан, Белоруссия... ну, наверное, кому-то еще отгружаем. Мы начинали в свое время продажи за рубеж. Была глупая мысль, что раз у нас дешево и хорошо, то надо завоевывать европейские рынки. Благо, что быстро опомнились, поняли, что нам и нашего рынка хватает, сейчас мы только подходим к его наполнению.
– Кого вы считаете своим основным конкурентом?
– Среди российских компаний конкурентов нет. А так главный конкурент – «Червона зирка» из Кировограда. Они в советское время были монополистами и делали больше 100 тысяч сеялок в год. Для сравнения – мы сейчас делаем полторы тысячи сеялок в год. Надеемся, что сумеем потеснить «Червону зирку» на нашем рынке. Сеялка сейчас – это сложный агрегат, в котором много электроники. Стоимость сеялки может варьироваться от пятисот тысяч до полутора миллионов рублей. Больше 70% комплектующих сеялок мы делаем сами. Покупаем только, может быть, резину, подшипники и электронику.
– Как на вашем производстве сказалась девальвация рубля двухлетней давности?
– Очень хорошо сказалась. Со сбытом еще меньше проблем стало, потому что увеличилась разница между мной и конкурентом, нам это позволило разумно поднять цену, процентов на 30 от силы за два года. Еще большей проблемой стали украинские конкуренты, у них цена вообще не поднималась. В нынешней ситуации они готовы работать без прибыли, лишь бы удержаться на рынке.
– Вы участвуете в субсидируемой государством системе агролизинга? Как вы ее оцениваете?
– Тут вам с коммерческим директором надо разговаривать, я больше по производству. Скажу только, что мы не можем не участвовать, потому что крестьяне участвуют в этом. В отличие от программы 1432 тут я деньги получаю сразу, поэтому не теряю ничего вообще. Но агролизинг, навскидку, занимает в наших продажах не больше 10%.
– Как устроен ваш сбыт, с которым у вас, как вы говорите, вообще нет проблем? Кто ваш основной покупатель?
– Мы ведем активную политику, чтобы не продавать крестьянам напрямую, стремимся к продажам только через дилеров. Специфика нашей техники в том, что у нее сезонное использование. Все наши сеялки выходят в поле одновременно, и поломки, соответственно, случаются одновременно. Так что лететь, допустим, в Иркутск и менять самим подшипник стоимостью 10 рублей мы не можем. Дилер работает на скидке, я крестьянину продам, грубо говоря, за 100 рублей, а дилеру за 60, но обслуживание он уже берет на себя. Кроме того, весь маркетинг лежит на дилере: дилер уже занимается выставками, поездками к потребителям-крестьянам. Мы обеспечиваем только обучение, а они сами формируют склад и мы с ними начинаем работать уже в плановом режиме. Но у нас скидка не 40%, конечно, как в Европе, а около 15%. Дилерских центров около полусотни, наверное.
– Большая выручка?
– Если брать по основному заводу «Техника-Сервис», то за 11 месяцев выручка – 1 миллиард 100 миллионов. В учете используем систему «Директ-кост», в которой, если говорить упрощенно, затраты разделены на постоянные и переменные. К себестоимости относим только последние, а все остальное относим на финансовый результат. Средняя рентабельность получается около 30%.
– Кто больше озабочен покупкой вашей сельхозтехники: крупные холдинги или, допустим, фермерские хозяйства? Или середняки?
– Да все озабочены. Наша техника земле нужна, а не крестьянам. На определенное количество площади нужно определенное количество машин. Мы – в средней ценовой категории. Крупнейшие производители используют широкозахватные агрегаты, мы пока в этой категории не присутствуем, но их и немного по отношению ко всему рынку. А все то, что нужно 80% потребителей, мы производим.
– Вы согласны с тем, что по количеству сельхозтехники на один гектар Россия сильно отстает от Европы и США?
– Это достаточно спорно. Нельзя измерять «среднюю температуру по больнице». И технические, и климатические условия везде разные. В основных зерновых регионах – Краснодарском крае и Ставрополье – современной техники не меньше, а может и больше, чем в самом лучшем хозяйстве той же Германии. Россия – большая страна, у нас есть регионы, где близки к каменному веку: с трактором МТЗ 30 лет от роду и пьяным трактористом. Но если вы поедете в Краснодарский край, Каневскую, Динскую, Кущевскую станицы – там комплекс с бассейном посреди села, дома культуры, сопоставимые с нашим драмтеатром, а на полях – техника со всего мира. Я со своими конструкторами и теми, кто занимается организацией производства, каждый год езжу на длительный выезд. По паре недель живем в полях, смотрим, как работает наша техника. Выслушиваем предложения и замечания непосредственно от тех, кто на ней работает. Так вот, там руководители хозяйств по полям на «Гелендвагенах» разъезжают – похоже, эта машина для полей и предназначена.
– Как возникла идея построить новый завод?
– Мы в какой-то момент поняли, что не в состоянии производить на старых площадях столько, сколько требуется рынку. Мы просто уперлись в физический потолок, в невозможность разместить новые мощности и нанять людей, тогда и приняли решение строить на новой площадке. В 2015 году это выглядело вот так (начинает показывать слайды на мониторе): вот чистое поле на Курской трассе, сейчас в этом месте находится торговое помещение, отделка почти закончена; склад 5 тыс. кв. метров полностью закончен и производственный комплекс в металлоконструкциях почти закончен. Первая очередь – торговая часть, два склада по 5 тыс. кв метров. Во второй очереди завода - производственные помещения. И, конечно, на первом этапе едва ли не самым важным было завести под здания все коммуникации. Под землей «закопано» гораздо больше денег, чем на поверхности. Мы потратили на сегодня без малого 300 млн рублей, по плану у нас – 600 млн рублей.
– Есть ли проблемы с энергоснабжением будущего предприятия?
– Есть, и огромные. Энергоснабжения там практически нет, думаем о газогенераторах. Сейчас там заведено только 300 киловатт, на строительство в принципе хватает, а дальше что – не знаю. К МРСК мы обратились, они сказали: давайте 32 миллиона, и мы вам подтянем. Слов нет, если бы я в той же Сербии обратился, они бы бесплатно подтянули и еще бы доплатили, чтобы я подключился. Или как в Польше – пять лет будут инвестору возвращать его вложение в инфраструктуру. Наверное, мы пойдем другим путем. Газогенераторная установка обойдется мне максимум в 20-30 миллионов рублей, но свою электроэнергию получу по рублю-два. А не по четыре или пять, как сейчас.
– В первоначальную смету уложитесь? Или будете ужиматься?
– Инфляция, конечно, но попробуем уложиться, свои деньги, жалко. Меньше первоначально запланированного точно не будет.
– Когда состоится открытие завода?
– В конце года будем открываться. В декабре 2017 года у нас юбилей – 25 лет. Сделаем себе достойный подарок.
– С местными властями контактируете? Помогают строиться?
– Контактируем, конечно. Мы стараемся не надоедать властям своими проблемами, и когда получается, это очень хорошо. Власть реально сейчас старается помочь промышленности в силу своих возможностей. Вот полгода нам сэкономили, когда надо было перевести земли сельхозназначения в промышленные. Год-полтора – это срок, с которого «профессионалы» берутся за эту процедуру, а мы сделали за 9 месяцев.
– Когда готовился к интервью, нашел информацию, что вы являетесь ответчиками сразу в четырех арбитражных делах на общую сумму 69 млн рублей...
– Это очень любопытная история. Не дай Бог кому-то судиться с Центробанком. В 2014 году развалился банк «Интраст», мы, кстати, потеряли там большое количество денег. Если у вас есть деньги в банке, когда этот банк банкротится, то по нашему законодательству все операции, которые были за месяц до банкротства, могут быть признаны недействительными. Деньги изымает АСВ и тратит их неизвестно куда. Аффилированная с нами организация взяла в банке «Интраст» кредит в 30 миллионов, я был поручителем, рассчитались за кредит полностью, но меньше, чем за месяц до закрытия банка. АСВ сказало, что не считает сделку закрытой, сама фирма тогда уже развалилась и я остался ответчиком. Два года капали проценты на уже погашенный кредит! К этому году накапало больше 60 миллионов рублей. Деньги, которые вы заплатили, с вас требуют еще раз. Немыслимо. Мы там не только сами потеряли очень много, но еще и это.
– Какова средняя зарплата на предприятии?
– Средняя – около сорока пяти тысяч, может, чуть больше, и имеет большой диапазон. Конструкторы – самые высокооплачиваемые. В нашем КБ шесть конструкторов.
– Давно действует свое КБ?
– Пятнадцать лет уже.
– Вы сами руководите конструкторами? Как рождается на свет новое изделие, сколько уходит времени на создание?
– Да, конечно, конструкторским бюро я руковожу сам. Я по своему образованию, воспитанию и складу мышления – инженер, поэтому мне это больше всего по душе, работа над новыми машинами. Когда мы решаем, как сделать то или иное изделие, основным внутренним «заказчиком» выступает отдел сбыта. Основная задача в том, чтобы определиться, как будет продаваться новое изделие. Времени по-разному, конечно, уходит – в зависимости от сложности машины. В среднем опытный образец бывает готов через полгода, опытная партия – через год, в серию идет через два года, но у нас сезонность все равно: можем проверять новую технику только летом. Сельхозмашиностроение – это неторопливое производство. Мы работаем на склад, склады все забиты. Совсем недавно было проще – мы знали, что купят все. А сейчас номенклатура большая и мы должны знать, что и когда сделать, в какое время. Прикидываем рынок, делаем на склад, потом дилеры выкупают.
– Сейчас модно бизнесу идти работать на село. И банкиры, и промышленники переквалифицируются в аграрии, а у вас, можно сказать, смежная отрасль. Сами сельским хозяйством заниматься не пробовали?
– Несколько лет назад по просьбе моих дальних родственников мы взяли в аренду колхоз-банкрот в Кулёвке Курской области, на границе с Нижнедевицким районом. За пять лет вывели его в прибыльные. Так вот, я посмотрел и своими глазами убедился, насколько прибыльным может быть сельское хозяйство. По зерновым минимальная прибыльность: 200% – на пшенице, 400% – на подсолнечнике.
– Вы фантастические цифры называете. Средняя рентабельность сельского хозяйства в нашей полосе – около 20%.
– Это я еще цифры называю, если ничего особо не делать, а если вкалывать, то цифры будут еще выше. Я знаю, о чем говорю, я во всех сказанных цифрах убедился, пока был связан с этим хозяйством.
– Я так понял, что из сельхозпроекта вы вышли. Почему?
– Убедился, что помог всем, чем мог, и моя помощь больше не потребуется.
– Я недавно насчитал, что в Воронежской области каждое десятое сельхозпредприятие убыточно или находится в стадии банкротства. В чем, по-вашему, причины?
– Есть три причины: своровать и сбежать, не хотеть или не уметь, третье – комбинация первых двух.
– Вы сказали, что вас изначально было четыре учредителя. Но везде фигурируют только двое – вы и Игорь Мальцев.
– Да, сейчас на предприятии остались двое, я и Мальцев. Один из учредителей умер, теперь его жена – акционер. А Мальцев – коммерческий директор здесь. Он – продавец от Бога, его знают все на рынке сельхозмашиностроения, в России, в Европе, в СНГ, в Азии. Даже в Иране многие встают, когда слышат его имя.
– Как будет развиваться рынок сельхозтехники в России? Сможет ли он однажды наполниться за счет российских производителей?
– Наполниться – да, но это не означает конец продаж. У любой техники – ограниченный ресурс и ее постоянно надо заменять. Сейчас наше сельхозмашиностроение прекрасно развивается. Это хорошо видно по выставкам – что изменилось за год. Все виды сельхозтехники становятся всё лучше, приближаются к мировому уровню. Но и импорт никуда не денется, нельзя все производить самим, мы в глобализации живем. Но самое главное – решить проблему с трактором. Своих тракторов нет в России. Единственный современный трактор, который производится у нас – на Кировском заводе. Но это тяжелый трактор. Нам же нужно много разных тракторов. Сейчас за эту проблему берется «Ростсельмаш», не знаю, что у них получится.
– С основным владельцем «Ростсельмаша», Константином Бабкиным, контактируете?
– Мы с ним в разных весовых категориях. При советской власти директор «Ростсельмаша» – это была министерская должность. Брежнев перед своим отпуском, по дороге на Юг, каждый год на «Ростсельмаше» останавливался. В те времена это был самый большой комбайновый завод в мире. Сейчас конечно не так...
– Как оцениваете прошедший год?
– Ну, ничего. Мы фактически повторили 2015 год, по всем показателям. Рост в сопоставимых ценах – процентов 5-7. Конечно, всегда хочется еще лучше. Рост цен на продукцию – в пределах 10%.
– Сергей Васильевич, как вы вообще оцениваете то, что называют «инвестиционным климатом» в России для бизнеса?
– В двух словах: если мы исключим мега-проекты и возьмем среднюю экономику – пока не будет малых предприятий, не будет ничего. Я пытался понять, почему на Западе лучше с экономикой, почему производительность в разы больше, а себестоимость ниже. Жил на итальянском заводе две недели. За директором по пятам ходил все время. Я не мог понять, пока нас не пригласили на съезд дилеров одного крупного немецкого завода. Сейчас экономика работает как – «Тойота» делает самостоятельно максимум 20%, остальное делают, как у нас раньше называлось, смежники. Когда приходит инвестор, у которого есть проект, идея и деньги, к нему сбегается куча маленьких производителей, готовых делать все комплектующие для его проекта. Он экономит на времени, у него есть огромный выбор поставщиков. И это нормально. Это везде, во всем мире работает, кроме России. А я делаю 70% комплектующих сам. Количество мелких предприятий у нас должно быть в десятки, а может, и в сотни раз больше в сравнении с тем, что есть сейчас. Но этого пока никто не понимает. Вот как раз на новом заводе мы будем пытаться реализовывать такой подход – только сборка с опорой на многих поставщиков со всего мира.
– То есть вы против импортозамещения?
– Я не понимаю, что это такое. В Белоруссии, как ни старались, ничем хорошим это не закончилось. Если невыгодно производить, лучше купить.
– С иностранцами много общаетесь, как у вас с языками?
– По-английски я достаточно хорошо говорю, но языков много, и переводчик – это норма.
– В начале разговора вы упомянули Генри Форда, человека впервые применившего конвейер на производстве. Можно предположить, что вы его поклонник?
– Для меня это настоящее открытие. Одни и те же люди, одинаковой квалификации, делают одни и те же операции, а поставь все на конвейер – получается значительно быстрее.
У Кустовинова назначена уже следующая встреча и мы начинаем прощаться. На его столе, где у большинства руководителей расположены портреты Путина, стоит бюст бородатого мужика.
– Аристотель? – киваю я на бюст.
– Пифагор – величайший не только математик, но и мыслитель человечества!
