В интервью «Абирегу» он объясняет, почему старая усадьба — не про музей и пафос, а про экономику впечатлений, как за три минуты переубедить президента, зачем бизнесу вкладываться в ОКН и почему будущее Черноземья — это «дача для уставшего москвича».
- Что для вас историческое наследие — эмоция или бизнес, смысл или экономика?
- Если честно, тема исторического наследия для меня складывается из двух составляющих. Первая — это сам исторический памятник со своей идеей и атмосферой, но по смыслу это оболочка, красивая упаковка. Вторая, и тоже очень важная, — сам продукт внутри этой оболочки.
Продуктом может быть что угодно: классическая гостиница, парк-отель, ресторан, банкетные залы, культурное пространство, медицинский или рекреационный центр, пансионат для пожилых, детский лагерь или образовательное учреждение. Усадьба не должная быть застывшим музеем под колпаком, а пространством, в которое можно вложить абсолютно разные бизнес-модели.
- Как из руин сделать донора для других проектов? Что сегодня из себя представляет Скорняково-Архангельское как бизнес-проект?
- Скорняково уже стало тем, чем и планировалась: большим культурно-туристическим центром с посетителями со всей страны. В советские годы в белокаменном скотном дворе в Скорняково чуть не построили свиноводческий комплекс, снесли уже часть стен под это, но вовремя случились 90-е, колхозный проект не сложился, и сейчас в полностью восстановленном потрясающем по красоте здании, которое наши гости называют дворцом, разместилась современная и уютная гостиница на 37 номеров. Усадьба Скорняково-Архангельское, хотя и продолжает развиваться, но уже сейчас по сути стала донором для восстановления других исторических памятников.
Мы сознательно делаем не «детскую сказку», а «сказку для взрослых». Здесь логично сделать предложение девушке на Новый год у камина при свечах, повенчаться в храме, покрестить ребенка или просто провести насыщенные выходные: и романтика, и активный отдых, и река рядом с каяками и сплавами.
- Чем ваша модель отличается от «парков сказок»? Если сравнивать с Нелжа-Парк и другими «сказочными» парками, в чем ключевое отличие Скорняково?
- Почти все строят сказку для детей — Нелжа, Кудыкина гора, подмосковные парки. У нас несколько другая модель: мы делаем сказку в первую очередь для взрослых и уже во вторую очередь для детей.
Для семей у нас есть комфорт, история и природа, но ядро аудитории — взрослые, которые хотят нестандартного как романтического, так и делового формата. У нас хорошо провести романтический вечер, семейный праздник или корпоратив в атмосфере «большого русского прошлого», но с современным сервисом.
- Как вы решаете главную боль усадеб — будни? Как вы закрываете будние дни?
- Наш основной ответ на будни — корпораты, сегмент MICE. Крупные компании бронируют будние дни под различные мероприятия, образовательные программы, стратегические сессии, тимбилдинги.
Для них это не только комфортная площадка, но и репутационная история: они показывают сотрудникам и партнерам, что причастны к великому русскому историческому наследию, и что их деньги идут благое дело - дальнейшее возрождение памятников, а не в абстрактный «пилон». По сути, все заработанные деньги направляются на развитие и восстановление других усадеб — это модель, похожая на английский National Trust.
- Как вы вышли с идеей возрождения заброшенного культурного наследия на российского президента Владимира Путина?
- Эта история, честно говоря, цепочка случайностей. Команда Агентства стратегических инициатив (АСИ) зимой поехала смотреть другой объект в Липецкой области, но дорогу перемело, и им сказали: «Да у нас нет ничего особенного, разве что Скорняково». Они приехали, посмотрели отреставрированные здания с жизнью внутри, ухоженные села вокруг — и, по-моему, это их сильно впечатлило.
Буквально через пару часов после знакомства с командой АСИ у меня спросили: «Что нужно, чтобы таких мест в России было больше?» Я как экономист разложил весь тернистый путь, который проходит инвестор — от руин до работающего объекта и что нужно сделать, чтобы инвесторы были заинтересованы возрождать наследие. Потом с подачи Агентства я поучаствовал в отборе «Сильные идеи для нового времени» среди 30 тысяч заявок, прошел несколько этапов отбора, общался с советником Президента Максимом Орешкиным и главой госкорпорации развития ВЭБ.РФ Игорем Шуваловым. В итоге вошел в четверку счастливчиков, которые смогли лично рассказать о своей идее Президенту.
- О чем вы спорили с президентом?
- У меня было три минуты, чтобы донести идею, тайминг был очень жесткий. Я рассказал о тысяче объектов, которые могут стать ядром туристической инфраструктуры: не все памятники подряд, а те, что реально потянут туризм, по примеру испанских Paradores или французских Relais & châteaux.
Президент отреагировал сначала так: «Какой хороший человек, но какой идеалист. Вы представляете, сколько в стране заброшенных памятников. А вы их предлагаете все восстановить». Я уточнил, что речь идет не обо всех, а примерно о тысяче ключевых объектов. Его, как я думаю, поразила и масштабируемость, и простота механики: не заливать все бюджетом, а стимулировать частных инвесторов через субсидирование процентной ставки по кредитам.
- Что последовало после встречи? Часто на этом все и заканчивается — красивой картинкой.
- В этот раз все пошло дальше картинки. Буквально через неделю президент в послании к Федеральному собранию посвятил отдельный блок сохранению культурного наследия: как национальной идентичности, памяти предков и одновременно драйверу туризма и развития сельской инфраструктуры.
Были приняты две федеральные программы льготного кредитования: одну реализует Дом.РФ с Минкультом, вторую — Минэкономразвития. Сначала льготную ставку сделали 17%, при рыночных 25% — и я тогда предположил, что так экономика для инвесторов не сложится. В итоге ставка ушла ниже 10%, появились механизмы досубсидирования до 4% годовых. На субсидирование процентов выделили 51 млрд рублей, что по моим оценкам генерирует около 300 млрд инвестиций — этого, по моему мнению, достаточно, чтобы восстановить тысячу объектов: условно 100 усадеб и 900 городских зданий.
- Финансирование вашего объекта Репец в Задонском районе, на который президент предложил выделить 200 млн рублей, пошло?
- Да. На встрече Президент спросил: «Какие еще усадьбы вы восстанавливаете?» Я назвал Скорняково и Репец в Задонском районе Липецкой области, с бюджетом стройки порядка 200 миллионов рублей. И Президент абсолютно неожиданно для меня поручил ВЭБу выделить это финансирование.
Дальше началась бюрократическая классика: у ВЭБа не было подходящего инструмента, они пытались привязать нас к разным программам, программа льготного кредитования тогда тоже еще не была запущена, да и для ВЭБа мы слишком маленький проект. В итоге финансирование было организовано в рамках проекта социального воздействия и примерно через год после первой встречи с Президентом мне перечислили первый транш — 60 миллионов на Репец. После отчета о первом транше (закрыли в декабре 2025 года) должны быть выделены следующие транши. Финансирование распланировано до середины 2027 года, когда мы должны полномасштабно запустить проект, и затем в течение 5 лет достигать определенные социальные показатели.
- Проект социального воздействия — это что за зверь?
- Это не кредит, который нужно просто вернуть с процентами. Я обязуюсь в течение пяти лет после ввода объекта выполнить набор социальных KPI: трудоустроить определенное количество местных жителей, ежегодно проводить экскурсии минимум для тысячи человек из социально незащищенных категорий, оборудовать тропу здоровья для пенсионеров и обеспечить показатели посещаемости в несколько тысяч жителей области, а также достичь и ряд других показателей.
Все это — бесплатно для местных жителей. После отчета по каждому траншу выделяется следующий. По сути, государство софинансирует не столько восстановление исторического памятника, сколько обеспечивает социальный эффект, который мы достигаем на территории области. Опять же оговорюсь, что средства выделены на условиях софинансирования, то есть это не манна небесная, как некоторые себе представляют, а целый набор достаточно жестких требований.
- Экономика: правда ли, что ОКН в 10 раз дороже обычного объекта? Вы с этим согласны?
- Это миф. Если брать узко реставрационные расценки, какие-то виды работ действительно могут быть в несколько раз дороже — и в среднем наверное не в десять, а скорее в пять. Но большая часть работ в памятнике — это обычные общестроительные работы: кладка, коммуникации, инженерия.
Да, компания должна быть лицензирована, в штате нужны инженеры и реставраторы, но не все рабочие должны быть «дедушками-резчиками или художественными лепщиками». Более того, есть сильный экономический плюс: если здание в неудовлетворительном состоянии, его можно приватизировать за рубль. А кирпичная коробка с фундаментом и коммуникациями на рынке стоит десятки миллионов. То есть вы можете сэкономить эти десятки миллионов на входе.
- В чем ключ к окупаемости усадеб? За счет чего тогда бьется экономика? Только за счет льготных кредитов?
- Льготная ставка — важна, но этого мало. Мы работаем в так называемой экономике впечатлений. Тот же продукт, но с сильной идеей и эмоцией, по оценкам экспертов может стоить на 20% дороже, чем точно такой же, но «голый» продукт без идеи.
Простой пример: пирожок в обычной кофейне стоит 100 рублей, с маржой 20%. В локации с особенной атмосферой этот же пирожок можно продавать за 120 рублей при себестоимости 80 — маржа в два раза выше, а значит и окупаемость вдвое быстрее. Да, капитальные затраты выше, но вы продаете не только еду или номер, а атмосферу, историю, место и эмоцию, которые не устаревают морально. Старые стены только добавляют ценности — в них 200 лет что-то происходило, и это не обесценится через 10 лет, как модный интерьер.
- Почему вы перетаскиваете людей из Москвы в деревню? Зачем московскому шеф-повару деревенский дом?
- У нас в Скорняково сейчас шеф-повар из Москвы, и это не бюджетный специалист. Мы ему дали деревенский дом — и он счастлив: свежий воздух, интересные гости, гастроужины, жизнь в красивом месте.
Часть сотрудников переехала из Липецка, чтобы не тратить время на дорогу и жить рядом с работой. Я искренне не понимаю, почему человек живет в Липецке, а не в Задонске: экология, качество и уровень жизни там, на мой взгляд, выше. Сейчас тренд меняется: мы забираем сильных специалистов из Москвы в деревню, хотя до мейнстрима еще далеко, и молодежи пока приходится «ломать шаблон».
- Скептик скажет: «Молодежи нужен бар на центральной улице, а не храм и тропа здоровья». Вы всерьез верите в разворот тренда?
- Уже разворачивается. Молодежь реально меньше потребляет алкоголь, часть вообще не пьет. Для них ценности другие: чистый воздух, возможность похвастаться в соцсетях красивым местом, сочетание удаленной высокооплачиваемой работы и жизни в «инстаграмной» деревне.
Сегодня круто сказать: «Я живу в домике в деревне или в Скорнякове, у меня сад, экология, никаких бацилл в лифте, а на концерты ко мне сами приезжают звезды — и я хожу на них бесплатно, потому что работаю в этом месте». Не исключаю, что и православие в какой-то момент станет модной ценностью для молодежи — просто пока рано об этом говорить.
- Черноземье — это вообще про туризм или «поле и корова»? С точки зрения москвича Черноземье — это не курорт. Чем вы собираетесь его «продавать»?
- У жителя Москвы в голове есть Золотое кольцо, Подмосковье, Питер, Алтай, Сахалин, Курилы. Черноземье рядом — 400–500 километров по трассе М4, 4 часа на машине от МКАДа, но в голове как туристический регион оно не живет.
Я вижу образ региона как «дачи для уставшего горожанина». Здесь по моему искреннему убеждению реально самые вкусные в мире базовые продукты: картошка, хлеб, курица, говядина, помидоры — вкуснее, чем я ел где-либо еще, и по совершенно другим ценам. Климат — больше солнца, сухо, нет комаров, плюс минеральная вода: линза липецкой воды, по словам геологов, до сотни километров диаметром и даже в Скорняково на глубине 500 метров минеральная вода. Итальянцы прямо сказали, что если мы пробурим скважину на 500 метров, Скорняково может стать первым сертифицированным СПА в России. Плюс все же высокая плотность культурных и природных достопримечательностей, не испорченных массовой застройкой, как, например, в Подмосковье, ну и исторически сложившийся образ дальней дачи для московской интеллигенции, которая еще в 19 веке массово выезжала на липецкие минеральные воды.
- Стоит ли вообще связываться с въездным туризмом? Китайцы приедут в Черноземье?
- Китайцы к нам уже приезжают, но точечно — в основном поставщики оборудования для заводов и культурные делегации, вроде группы художников, среди которых был один из любимых художников Си Цзиньпиня, кстати. В массе своей, как мне кажется, они пока не понимают, зачем ехать именно в Черноземье.
Если и делать ставку, то, на мой взгляд, на гастрономию и сельское хозяйство. Китай сейчас открывает новые гастрономические вкусы — логично показать им место, где базовые продукты действительно лучшие, благодаря уникальному сочетанию черноземов, воды и солнца. Есть федеральные программы по развитию въездного туризма, но для этого нужно, чтобы региональные власти более активно включались в работу.
- Что мешает регионам использовать уже готовые инструменты?
- Часто звучит фраза: «А что у нас показывать, у нас ничего нет». При этом возьмите один только Елец и окрестности — плотности природных и исторических объектов хватит, чтобы турист жил здесь месяц и не повторялся в программе. На мой взгляд, этот край даже богаче, чем Золотое кольцо. Но нужно очень плотно включаться в работу по привлечению как жителей крупных городов и в первую очередь Москвы, так и иностранных туристов, например, жителей Китая и Индии, Ближнего востока и Юго-восточной Азии. Как раз морем и горами их не удивить, а вот на культурное наследие, на русскую сказку, я уверен, они поедут. Липецкая область уже очень многое сделала для развития туристической инфраструктуры – гранты на средства размещения, льготные кредиты, дороги и прочее. Теперь нужно сконцентрироваться на продвижении.
По моей информации, сейчас область выделяет более 200 млн рублей на развитие туризма — это хороший шаг, но без системной работы с федеральными инструментами и без четкого образа региона как «места, куда хочется ехать», мы будем долго догонять.
- Если отбросить эмоции, ваш вердикт как инвестора: бизнесу сегодня имеет смысл заходить в объекты культурного наследия?
- Да, если подходить как к бизнесу, а не как к памятнику в формалине. Меры поддержки и конкурентные преимущества уже есть: приватизация за рубль, льготные кредиты с субсидированной ставкой, гранты, более высокая добавленная стоимость.
Плюс, это еще и защита от морального устаревания продукта: вы опираетесь на 200-летную историю, а не на очередной модный дизайн, который через 5–7 лет будет смотреться странно. При грамотной команде, стратегии и уважении к объекту усадьба превращается из «руин с табличкой» в устойчивый бизнес и реальный центр развития территории.
