Накануне открытия 210-го сезона в Театре драмы имени Алексея Кольцова корреспондент «ВК» взял интервью у художественного руководителя Драмы, заслуженного деятеля искусств, лауреата «Золотой маски» Владимира ПЕТРОВА.
— Старейший театр Воронежа открывает сезон. С каким настроением вы и труппа театра его встречаете?
— Делаем все, чтобы вернуться в историческое здание. Настроение приподнятое.
— Есть надежда, что возвращение состоится до конца года?
— Не то что надежда — есть вера. Но могут быть изменены сроки сдачи объекта. Историческое здание постоянно преподносит строителям сюрпризы. Планировать переезд в намеченные сроки, очевидно, сложно. Существуют технологические проблемы, которые нельзя устранить раньше, даже если навалиться на них всем миром. Поэтому хочется сделать все качественно, точно, продуманно, чтобы не было как у Михаила Жванецкого: «Очень быстро делали». Безусловно, не стоит затягивать процесс. Тем не менее есть большой фронт работ, требующий подробного и четкого исполнения.
— Сейчас, как я понимаю, в основном идет отделка внутренних помещений?
— Дело не в отделке. В процессе реставрации выяснилось, что кирпичная коробка сцены оказалась непригодной. Кирпичи вынимались руками, раствор крошился в ладонях. Ведь там постройка 1944 года, воссозданная после того, как в здание попала бомба. Тогда строили из того, что было под руками. Приняли коллегиальное решение не оставлять ту часть здания в таком виде. Потому что на сцене нужно размещать дорогое оборудование, которое при таком положении несущей конструкции может рухнуть во время спектакля. Зрелище, конечно, было бы уникальное, но оно мало кого обрадует. Вот и пришлось разбирать часть стены, снимать все штанкеты, софитное оборудование. Устанавливаются металлоконструкции, чтобы сделать крышу. Ее нужно срочно перекрывать, потому что фактически готов зрительный зал. Сырость внутри может привести к необратимым процессам.
— Называлась дата открытия театра в декабре. Как я понимаю, не успеют?
— Думаю, да. Хотя решение буду принимать не я, а те люди, которые отвечают за строительство. Правильно и грамотно выложенный планшет сцены — уже месяц работы. Плюс развеска и наладка оборудования. Я уж не говорю про то, что нужно научить персонал работать с современной техникой. На все требуется время.
— Но творческая работа в театре все равно кипит?
— Моя роль во всей работе по реконструкции прежде всего в том, чтобы открыть театр не как здание, а как место, где играют спектакли. Сейчас репетирую три постановки. Когда мы войдем в историческое здание, месяц понадобится, чтобы разместить декорации, наладить свет, отрепетировать все на новой площадке. В конце концов, артистам нужно будет привыкнуть и обжиться.
— Нынешний сезон открывается спектаклем «Арест» — вашей первой и пока единственной постановкой на воронежской сцене. Я так понимаю, что, когда вы переедете в историческое здание, ваш «Арест» уйдет в историю?
— Конечно, он туда переноситься не будет, так же как и другие спектакли из нынешнего репертуара. Размеры сцены не позволят. Переделывать декорации, чтобы они поместились в сценическое пространство, думаю, не имеет смысла. У меня были переговоры и с губернатором, и с департаментом культуры области на предмет того, чтобы, пока мы не встанем на ноги в отреставрированном помещении, какое-то время показывать наши постановки в том здании, где мы находимся сейчас.
— И какой же ответ вы получили от властей?
— К моей просьбе отнеслись с пониманием. В Большом зале исторического здания 300 мест. У нас будут небольшие доходы. Ощутимо поднимать цены на билеты мы не можем: нельзя отпугивать от театра студенчество, интеллигенцию. Финансово будет нелегко, пока не обживемся. Год-два хорошо было бы поработать параллельно на двух площадках. Что будет в том здании, где мы базируемся сейчас, я точно не знаю, очевидно, концертный зал. Насколько мне известно, филармония отказалась сюда переезжать. Помещение совершенно не приспособлено для симфонической музыки.
— Вы удовлетворены тем, как выглядит фасад старого здания, его оформлением?
— Вместе с художником Юрием Купером мы добились того, чего хотели. Наверное, не всем нравится новый вид театра. Но мне думается, что большинство горожан приняли идею. Я, конечно, не проводил соцопросов. Но при выборе цветовой гаммы фасада у меня была мотивация. Здание теперь выглядит как белый лебедь в центре Воронежа.
— Труппу Театра драмы в новом сезоне пополнили как молодые, так и опытные артисты. А те ребята, которые приехали к нам недавно, остались в коллективе?
— Да, никто не уехал. Они заняты в репертуаре и, как мне представляется, довольны. У меня к ним претензий нет. К тому же в ближайшем будущем появится общежитие для молодых актеров. Я обратился с таким предложением к губернатору Алексею Гордееву, и он меня поддержал. Снимать квартиры артистам — большая финансовая нагрузка. Сейчас нам выделено помещение, где ведутся строительные и реконструкционные работы. В перспективе планируется общежитие на 14 мест — для восьмерых ребят, работающих в театре, и шестерых, которые только что прибыли.
— Владимир Сергеевич, иногда звучат критические высказывания, что на большой сцене идет малое для академического театра количество спектаклей. Что скажете?
— Причины трагические. В прошлом году мы потеряли Юрия Кочергова, Людмилу Кравцову, Татьяну Краснопольскую. Из репертуара выпал ряд спектаклей, поэтому я взял в театр такое количество молодежи. Надо обновлять коллектив, делать ставку на энергичных, жадных до работы молодых людей. Воронеж — город студенческий. Думаю, что молодежи хочется видеть на сцене больше молодых лиц.
— Вам удалось посмотреть дипломные спектакли театрального факультета академии искусств?
— Да, видел. Но никого в театр не пригласил. Не потому, что ребята плохие или хорошие. Я беру в труппу актеров, соответствующих моим творческим планам и замыслам. Таких я на курсе не увидел. Конечно, могу и ошибаться. Бывает, педагог набирает курс под свое видение репертуара. И потом он, как честный человек, «обязан жениться», то есть должен всех взять в театр. Так случилось с курсом Анатолия Иванова. Он набирал ребят под себя, готовил к актерской жизни по своим представлениям. Но мастер умер, и курс остался мне в наследство. Ребята они неплохие, но не мои. У Анатолия Васильевича было свое видение развития театра, а у меня другое. Мой учитель по актерскому мастерству рассказывал, что его однажды спросили: «Сколько будет артистов из тех 26 человек, которых вы набрали?». «Человек пять-шесть». Последовал недоуменный вопрос: «Зачем же вы приняли 26?». «Без них тех пятерых не воспитаешь», — последовал ответ. Многое при отборе будущих студентов зависит от интуиции педагога. Бывает, берешь на курс человека, хорошо показавшего себя во время вступительных экзаменов. Начинаешь с ним заниматься и понимаешь: то был его потолок. И наоборот, кто-то чудом успевает впрыгнуть в последний вагон, а потом настолько раскрывается, что диву даешься. Когда выпускники устраиваются в театр, у одного складывается творческая судьба, а у другого — нет. Как у черепашек, которые вылупляются и бегут к морю. Кто из них достигнет своей цели, неизвестно, потому что на пути много опасностей. Поэтому лучше увидеть итоговый результат на актерской бирже, чем тратить большое количество времени и сил на труднопредсказуемый результат. Я думал о том, чтобы набрать в Воронеже свой курс. А потом задался вопросом: «Зачем?». При всем уважении к местной театральной школе я понимаю, что наиболее яркие и амбициозные выпускники стремятся в Москву и Санкт-Петербург. Здесь остаются те, кто не прошел там, либо те, кто просто не решается уехать из Воронежа. Могу вам сказать, что в нынешнем году конкурс в театральные вузы столицы был 350 человек на место. У нас — два-три человека. Отобрать интересных и талантливых людей там более реально. В воронежской академии работают святые люди, посвятившие свою жизнь воспитанию будущих актеров. Да, и у них на курсах порой вырастают настоящие жемчужины. Но ведь теорию вероятности никто не отменял.
— Яркие и талантливые ребята, обучающиеся в провинции, уезжают в столицы. Не приведет ли тенденция к тому, что в итоге может возникнуть кризис в театрах таких городов, как Воронеж, Курск, Белгород? Ведь старшее поколение уходит, а достойной смены среди молодых им порой нет...
— В нашей стране жизнь построена так, что в Москву стекаются лучшие инженеры, артисты, художники, певцы. Столица всегда была и продолжает оставаться центром жизни. Что говорить, если порядка 80% российского капитала аккумулируется именно там. Провинция не любит Москву. Но я бы не сказал, что она завидует столице. Тут иное. Любой штат в США имеет собственную гордость, собственные деньги. Мало кто стремится переехать из Мичигана, Техаса, Далласа в Нью-Йорк или Вашингтон. У нас же — если ты уехал в Москву, значит, «жизнь удалась». Вот несколько человек из ТЮЗа отправились искать счастья в столицу. Достала их здешняя жизнь, захотелось попробовать чего-то нового. В театр они там вряд ли попадут. Практически у каждого режиссера есть свой курс, все места в труппах заняты. Остаются сериалы, халтура, радио, телевидение. Слава Богу, в Москве такого навалом. В Воронеже подобного нет. Я могу понять ребят. Как мне смотреть в глаза артисту, который приходит ко мне и говорит: «Владимир Сергеевич, я поеду в Москву на съемки». Если у него ставка 3,5 тыс. рублей в месяц, разве я могу сказать ему: «Нет, искусство — святое! Ты должен завтра умирать на сцене». Он и умрет.
— Только с голоду.
— В том-то и дело! Положение у нас в искусстве не из легких. Я знаю ставки артистов, режиссеров, художников в Москве. Там богатые люди за один ужин в ресторане платят такие деньги, которые в течение двух месяцев зарабатывают все жители небольшой деревеньки. Вырисовывается мрачная картина. Есть люди, которые считают, что за пределами Садового кольца жизни нет. «Какой театр? Где? А Воронеж где находится?» — задают они вопросы. Удивительно безразличное отношение сформировано государственными людьми к другим регионам, кроме столичного. Оно родилось не само по себе. Все случилось, когда Владимир Ленин перевел столицу из Петербурга в Москву. Люди постарше, наверное, помнят так называемые колбасные электрички. Я поехал однажды из Москвы в Рыбинск и увидел, как каждый везет с собой по семь-восемь батонов колбасы. Когда зашел в Рыбинске в магазин, все холодильные шкафы были пусты. Вот и стремились все в Москву, потому что там можно было выжить. Ситуация с тех пор изменилась, колбасу можно купить везде. Главное, чтобы нынешние власти помогали театру организационно и финансово. Я со своей стороны могу предложить артистам интересную (без кавычек) жизнь. Думаю, что при стечении обоих обстоятельств даже вопрос переезда актера из Москвы в Воронеж не будет выглядеть столь фантастично, как сейчас.
— Изменит ли государство, по вашему мнению, отношение к людям искусства?
— Большинство чиновников привыкло смотреть на финансирование культуры по остаточному принципу. Львиная доля госслужащих смотрит на деятелей театра как на дармоедов: «Они же ничего не производят». Но в том, что говорят функционеры, есть доля истины. Зачем в России иметь 700 театров, живущих на госдотацию? Многие из них больны, живут на искусственном питании. Они практически мертвы. Если их отключить от господдержки — все, их участь предрешена. Но они продолжают работать, потому что кто возьмет на себя смелость закрыть один театр, а другой оставить существовать дальше? Ни один чиновник не поднимет руку на людей, у которых весь смысл жизни заключается в том, чтобы выходить на сцену. И неважно, что они плохо играют, ставят бездарные пьесы, у них плохой режиссер и нет декораций. Важно другое: люди посвятили жизнь театру и работают за копейки. Такого количества гостеатров, как в России, нет нигде в мире. Два-три театра в каждой стране дотационные. Все остальные выживают сами. Там никогда не играют за неделю много разных спектаклей. У них делается одна постановка и идет до тех пор, пока на нее ходят зрители. Потом она списывается и готовится новая. Такой системы, когда актерское амплуа развивается и находится в постоянном тонусе, на Западе, в отличие от нашей страны, нет. У людей, которые считают деньги, подобное положение вызывает протест. Есть такое театральное понятие — сколько стоит открыть занавес. В сумму входят аренда здания, свет, звук, зарплата технических работников, актеров. И она никогда не покрывается даже аншлагом. Театр изначально убыточен. И как может экономист, занимающий государственный пост, относиться к убыточному предприятию? Не можете жить — не надо. Такова их логика — не моя. Но она рационально объясняете, что у нас в стране происходит с культурой.
— Вы были участником фестивалей разного уровня. В Воронеже летом проходил Платоновский фестиваль. По результатам соцопросов вырисовывается нехорошая картина. Несмотря на обилие фестивальной рекламы в городе, весомый процент жителей не то что не посещал его мероприятия, но и вообще о нем не знал...
— Когда я работал в Киеве при президентстве Леонида Кучмы, там на Новый год решили провести «Венский бал». В оперном театре убрали все кресла из партера, выложили паркетом пол. Оркестр расположился на сцене, места в ложах продавались за 500 долларов. Закончилось все провалом, несмотря на присутствие членов правительства. Игрались вальсы, но никто не танцевал. Дело в том, что в Вене новогодний бал является итоговым мероприятием сезона. Традиции выковываются не сразу. В головах людей должна укрепиться мысль: вам предоставляется возможность посмотреть на то, что вы никогда не увидите. А если традиции и понимания нет, то человек думает: «Зачем я буду толкаться? Почему мне нужно туда идти?».
Воронеж — театральный город. Я сужу по наполняемости залов. Но он не фанатически театральный. Здесь люди не стремятся попасть на все премьеры. За билетами не выстраиваются очереди. Спекулянты, как бывает в Москве, у театров не стоят. Интересную театральную жизнь вначале нужно создать у себя. Каждый должен возделывать свой огород. В театр к Михаилу Бычкову, слава Богу, ходят. У Камерного своя аудитория. В Кольцовский пока, как я понимаю, ходят люди случайные. Если удастся наладить жизнь и у нас, и в оперном, и в ТЮЗе, если начнут появляться новые театры, тогда и можно будет говорить о традициях. Театр — искусство элитарное. Общего охвата быть не может. Но работать, проводить фестивали в Воронеже необходимо. Надо приложить усилия, чтобы зрители ходили на известные пьесы не просто узнать, чем закончится дело, а увидеть, как сделана постановка. Тогда можно будет ставить и «Трех сестер», и «Гамлета».
Беседовал Павел Лепендин.
Воронежский курьер, №112, 8 октября 2011 года.
