Воронеж. 02.12.2021. ABIREG.RU – Топ-100 – Комбинат «КМАруда» располагается в городе Губкин Белгородской области и разрабатывает богатейшее Коробковское месторождение Курской магнитной аномалии. Предприятие добывает около 5 млн тонн руды в год, но имеет амбициозные планы по расширению мощностей. В августе 2021 года на «КМАруде» сменился управляющий директор. Новым топ-менеджером стал Александр Куколев, который до этого в течение двух лет руководил компанией «ПМХ-Уголь» в Кузбассе, которая, как и «КМАруда», входит в Промышленно-металлургический холдинг (ПМХ). «Абирег» обсудил с Александром Куколевым развитие комбината, экологические тренды в металлургии, рост НДПИ и почему соседние производства он считает не конкурентами, а партнерами.
– Александр Анатольевич, вас буквально в августе назначили на пост управляющего директора комбината. Как вам город? Как оцениваете наследство комбината, доставшееся вам в управление?
– На комбинате нормальная рабочая ситуация. Город хороший, довольно чистый, как и вся Белгородская область. В регионе, из которого я приехал (Кемеровская область – прим. ред.), почти месяц назад снег выпал со всеми вытекающими последствиями.
– Расскажите, какие задачи перед вами были поставлены и на чем вы сфокусировали свою работу на данный момент?
– Передо мной поставлены задачи по развитию предприятия и реализации стратегических проектов. Сейчас верстаем бюджет на 2022-й и последующие годы. Я думаю, что комбинат будет и дальше двигаться в правильном направлении.
– Расскажите поподробнее про проекты.
– Основной наш проект на перспективу двух ближайших лет – увеличение производственной мощности с 4,8 млн до 7 млн тонн добычи руды. Соответственно вырастет и число рабочих мест, а вместе с ними и налоговые отчисления в бюджеты различных уровней, особенно с учетом планов правительства по увеличению НДПИ.
– Помимо НДПИ еще и налог на прибыль вырастает.
– Да, налог платится с прибыли. Сейчас по ценам был подъем. Рынок всегда волатильный: идет спад цен на продукцию, потом какое-то время будет плато, а после – снова подъем.
– Какой-то аномальный был рост цен.
– С точки зрения ценообразования есть и обратная сторона. Из металла изготавливается оборудование, которое тоже дорожает, а мы это оборудование покупаем, что отражается на себестоимости. Поэтому в данном случае рост цен бьет по нам в отрицательном смысле.
– Где вы покупаете оборудование?
– Большинство мы вынуждены приобретать за рубежом, так как оборудование для горнорудной промышленности на внутреннем рынке представлено не в полном спектре.
– Александр Анатольевич, почему в 2020 году финансовые показатели «КМАруды» снизились? (Выручка сократилась с 8,667 млрд до 8,166 млрд рублей, чистая прибыль – с 2,45 млрд до 1,73 млрд рублей – прим. ред.)
– У нас в прошлом году сократилась отгрузка концентрата примерно на 3%, из-за этого пропорционально сократилась и выручка. Сбыт концентрата уменьшился из-за особенностей рыночной структуры.
– «КМАруда» является базовым поставщиком концентрата для Тулачермета, который также входит в состав ПМХ. Ваша продукция поставляется другим компаниям?
– Нет.
– Насколько рискованно то, что у вас всего один потребитель?
– Я вижу только плюсы, потому что мы отгружаем свою продукцию Тулачермету и при этом не обеспечиваем его стопроцентную загрузку. Нам есть куда расти. Продукция комбината востребована, но ее недостаточно. Поэтому мы и реализуем проект по увеличению производственных мощностей.
– Комбинат добывает 4,8 млн тонн руды и выпускает 2,1 млн тонн концентрата в год. Планы по увеличению мощностей до 7 млн тонн в год у вас есть. Это строительство новой шахты?
– Это строительство новой шахты, увеличение горизонта со 125 до 250 м. Мы надеемся закончить проект в конце 2022 года.
– На каком этапе сейчас этот проект?
– Сейчас идет строительство поверхностного комплекса. Мы почти завершили возведение двух стволов. В недрах развиваем шахтное поле.
– Когда вы поняли, что недостает сырья и нужно развиваться? Это Тулачермет стал испытывать дефицит вашей продукции? Почему было принято такое решение?
– Да, коллегам-металлургам не хватало концентрата. Наша цель – обеспечивать потребность Тулачермета в качественном сырье на 100%.
– Какой рост показателей вы прогнозируете в связи с вводом новых мощностей?
– Я немного забегу вперед. Проект по расширению до 7 млн тонн – это первый этап программы развития предприятия. Мы планируем и дальше наращивать объемы добычи кварцитов и производства концентрата, проект рассчитан до 2036 года.
– В связи с масштабными проектами компании предстоят крупные вложения. Не придется ли пересчитывать их или как-то сдвигать сроки реализации проектов из-за налоговой реформы?
– Сейчас сложно сказать наверняка. Возможно, изменений не миновать. Но мы рассчитываем, что в крайнем случае сможем ограничиться лишь переносом сроков.
– У комбината грандиозные планы развития. А запасы руды это позволяют?
– Запасы руды составляют порядка 1 млрд тонн. С нашими текущими мощностями на 4,8 млн тонн добычи ее должно хватить примерно на 200 лет. Мы прогнозируем эти цифры, исходя из существующих технологий. У нас от коллег, которые в шаговой доступности находятся (имеется в виду Лебединский ГОК «Металлоинвеста» – прим. ред.), все-таки способ добычи отличается. У нас – подземная добыча, у них – открытая.
– В чем разница, кроме чисто технологической?
– Разница в экономике, себестоимости и затратах на безопасность.
– Им дешевле добывать?
– Разумеется, дешевле. Но есть некоторые вопросы именно с налогооблагаемой базой, в первую очередь с НДПИ. Добыча в шахте сложнее, чем открытым способом, поэтому если нас поставят в общие рамки, то мы пострадаем больше.
– Всегда интересовал вопрос: что будет с городами и предприятиями, когда запасы руды закончатся?
– Технологии не стоят на месте, они развиваются, идет доразведка запасов. Что касается Коробковского месторождения, на котором мы находимся и которое осваиваем, оно было открыто первым на территории Курской магнитной аномалии. Мы разведали еще не все запасы. В ближайшей перспективе будем изучать следующий за 250-м горизонт и добывать дальше, потому что КМА – самое большое месторождение на планете.
– Геологоразведкой занимаются сами компании, которые осваивают месторождение?
– В настоящее время да. Есть базис, который определил еще Советский Союз, там была государственная геологоразведка. Теперь такие изыскания полностью на плечах бизнеса.
– Как комбинаты работают в границах одного месторождения?
– Это лицензированный вид деятельности. Компания покупает лицензию на определенную часть месторождения. Мы знаем точные координаты, все технические параметры, сколько там руды есть – все это контролирует государство.
– Расскажите, как выстраивается взаимодействие с сотрудниками. Есть у вас профсоюз?
– Да, у нас есть профсоюзная организация, в ней состоят порядка 98% сотрудников комбината. Буквально в сентябре были перевыборы председателя. Я в них принимал участие, представился сотрудникам. В целом профсоюз – уникальная площадка для диалога с работниками. Серьезных конфликтных ситуаций у нас не было. Если есть какие-то вопросы, решаем их в частном порядке.
– Работа в шахте считается одной из самых опасных, бывают случаи, когда погибают шахтеры. Какие механизмы использует «КМАруда», чтобы повышать уровень промышленной безопасности?
– Все сотрудники комбината обучены правилам охраны труда и промышленной безопасности, они сдают экзамены как на комбинате, так и в Ростехнадзоре. Необученных людей на опасных производственных объектах быть не может априори – это требования федерального законодательства. Что касается безопасности механизации, мы приобретаем новую технику и осваиваем ее. Сейчас адаптируем у себя систему шахтного позиционирования, которая позволяет «видеть» каждого работника, находящегося в недрах.
– Вы смотрите по камерам?
– Нет, все сложнее и вместе с этим эффективнее. Абсолютно все головные шахтные светильники оснащены специальными чипами, благодаря которым диспетчеры видят каждого, кто спустился в рудник, и знают его местоположение с точностью до метра. Это новый стандарт безопасной работы. Разумеется, и дальше мы будем развиваться в таком же ключе.
– Это такой элемент цифровизации?
– Да, без цифровизации вообще никуда сейчас. На 250-м горизонте мы постараемся по максимуму внедрить дистанционное управление техникой с поверхности, например, электролокомотивами. В целом мы намерены автоматизировать как можно больше процессов.
– Где больше людей работает: в шахте или на поверхности?
– В шахте, конечно. Это более сложный процесс. Поэтому сегодня обслуживающего персонала в руднике порядка 1,2 тыс. человек.
– Работают ли в шахте женщины?
– Конечно, причем есть те, кто работает даже с достаточно юного возраста.
– Какая максимальная глубина, на которую погружаются шахтеры?
– Порядка 450-460 м.
– Считается, что горно-металлургические предприятия загрязняют атмосферу. Что вы делаете для минимизации этого воздействия?
– Наш главный экологический плюс в том, что отходы обогащения возвращаем в отработанное пространство шахты. Это безопасно и не оказывает негативного воздействия на поверхностные слои чернозема, не портит ландшафт. Сейчас мы рассматриваем еще и твердеющую закладку, это позволит сократить коэффициент потерь полезного ископаемого.
– Сейчас в тренде – «зеленая» металлургия. Расскажите, работаете ли вы в этом направлении.
– Вы, наверное, хотите поговорить об углеродном следе. Даже создание этой ручки (пишущая шариковая – прим. ред.) имеет углеродный след, потому что без электроэнергии ни одно производство не работает. Если ТЭЦ функционирует на угле, это негативное влияние, на газе меньше.
В Белгородской области электроэнергия в основном вырабатывается с помощью АЭС, такая энергия считается условно «зеленой». Тем не менее, на каждый вид продукции есть углеродный след, который будет облагаться налогом. Приветствуется только «чистая» энергия, в частности, водородная.
– Это вообще возможно – перестроить все процессы?
– Это очень долгий путь. Получить водород можно из двух веществ: из воды и природного газа. Но из воды дорого, а у газа есть углеродный след, так как высвобождается СО2. Но будущее однозначно за водородом.
– Вы говорите про углеродный след, я так понимаю, что речь идет о том, что еще в Евросоюзе планируется введение налога.
– Европа постепенно отказывается от угольной энергетики, многие страны взяли на себя обязательство избавиться от этой зависимости.
– Если в Евросоюзе повысится налог на углеродный след, как это отразится на России?
– Предприятия-экспортеры будут вынуждены дешевле продавать свою продукцию. Это не выгодно, но в перспективе будет стимулировать инновации в экологии и переход на «зеленые» технологии.
– В ваши новые проекты уже заложены экологические инновации?
– Да. Чтобы уйти от угольной зависимости, есть технология прямого восстановления железа с использованием водорода, выделенного, например, из природного газа.
– Александр Анатольевич, поделитесь, с какими финансовыми и производственными результатами ожидаете закончить 2021 год?
– Производственные показатели ожидаем на уровне прошлого года. Конечно, многое зависит от четвертого квартала.
– Вы упоминали, что другие компании не являются вашими конкурентами. Вы называете их коллегами или партнерами. Недавно ваши коллеги заявили многомиллиардные инвестиции в регион. Это тоже не является для вас конкурентным аспектом?
– Нет, на нас это никак не отражается. Мы познакомились, пообщались. Мне показали все лучшее, что есть на производственных площадках.
– Обмен опытом?
– В некотором смысле. Я побывал на Стойленском, Михайловском, Яковлевском ГОКах. Еще не успел съездить на Лебединский, но, думаю, это не за горами. Коллеги поделились опытом, и мы в очередной раз убедились, что идем по правильному пути развития.
– Поделитесь, что почерпнули?
– Нюансы и тонкости, посмотрели процесс обогащения. Инновационные установки дают прирост в 10-12%.
– В общем, с металлургами сейчас важно не конкурировать, а объединяться, особенно в такое непростое время?
– Еще раз подчеркну: конкуренции у нас нет, поскольку разный сбыт. Мы действительно больше коллеги и партнеры.
